1. Пролог
Меня трясло.
Внутри просто всё клокотало от ненависти и отвращения. Паника вызывала тошноту.
Передо мной стоял очередной урод под личиной работодателя. Из тех, кого не интересует резюме и рекомендательные письма, а только длина юбки и глубина декольте.
Этот оказался настоящим маньяком. Я сглупила – не развернулась и не рванула прочь, когда он запер дверь, пропустив меня в кабинет.
Дальше он ничего не видел и не слышал…
Напирал, распускал руки, оттеснял.
Я забралась на подоконник. Подёргала шпингалет – он поддался. Створку окна удалось открыть. Ветер подхватил мои волосы и швырнул мне их в лицо. Будто ставил на вид: кто же ходит на собеседование распатланной?
Прямо увидела бабушку – её строго поджатые губы, недовольный вид, как она качает головой, услышала учительские интонации в голосе.
Хорошо, что бабушка сейчас в санатории, и не читает мне нотаций, о том, в каком виде я хожу устраиваться работу.
Поэтому тебя и принимают за девушку лёгкого поведения! – это внутренний голос – голосом бабушки.
Но таков мой принцип. Я специально одеваюсь соблазнительно, распускаю и укладываю крупными локонами волосы. Ничего вульгарного или откровенного. Всегда строгая офисная юбка-карандаш до колен и белая блуза. Но даже такая одежда на мне смотрится очень сексуально. Я осознаю свою привлекательность и подчёркиваю её одеждой. Считаю, что в этом нет ничего дурного. К тому же, должность референта предполагает симпатичную внешность. Но это ведь не главное? Я хочу добиться того, чтобы меня уважали за профессиональные качества, а не брали на работу ради белокурых прядей и смазливой мордашки. Ведь это же только встречают по одёжке? Оказалось – нет!
Эй, вообще-то у меня диплом престижного зарубежного колледжа. Три языка в совершенстве. Все офисные программы на зубок. Подготовлю любую презентацию. Устрою пресс-конференцию любого уровня. Я – специалист. Профессионал!
Говорила всё это. Выкладывала на стол документы. Показывала рекомендации. А он смотрел только на мои ноги. Сесть не предложил. А потом – поднялся и стал загонять, как дичь.
Массивный, потливый, старый. Живот перевешивался через ремень брюк. Пот дрожал на обрюзгших щеках.
Я пятилась до подоконника. А потом – вспрыгнула на него, распахнула окно.
Мужчина криво ухмыльнулся.
– Эй, птичка, не думаешь же ты, что сможешь упорхнуть? Всё-таки третий этаж! Очень не советую проверять, что будет, если решишься прыгнуть.
Я хоть и блондинка, но не дура. Знаю, что будет. Останусь инвалидом на всю жизнь. Но если не прыгну – тоже стану инвалидом. Душевным. Потому что этот урод сломает меня. Я не смогу жить, если поддамся.
– Не смейте, – сказала, понимая, что голос от волнения и паники сел до шёпота, и у меня вырываются только хрипы. – Я буду кричать, – продолжала сипеть, и ни черта это негрозно и не пугает его.
– Будешь, – пообещал он, мерзко ухмыляясь, – когда я тебе засажу.
Мужчины – омерзительны! У них в голове только секс! В женщине они видят лишь объект для своих грязных утех и всё.
Куклу. Игрушку. Дырку.
Гадость! Ненавижу!
Я пошла ва-банк – выхода не было всё равно.
– У меня в сумочке диктофон включённый. Я всегда так делаю. И если вы не оставите меня в покое – запись попадёт во все соцсети.
Он рассмеялся мне в лицо.
– Птичка, для того, чтобы это случилось, ты должна отсюда выйти. Целой и невредимой. Через дверь. Потому что если прыгнешь – тебе будет не до публикации записей. Кости с асфальта собирать придётся…
Он прав. Чертовски, омерзительно прав.
Но я не могу. Мне нельзя сдаться. Меня не станет.
Однако и козырей тоже нет.
Забираться на окно на шпильке – дурацкая идея. Потому что я оступилась… И прежде чем поняла, что происходит, уже сорвалась и летела вниз…
Умирать страшно. Очень-очень. Не верьте тому, кто говорит, что это не так. А ещё страшнее – чувствовать боль. Понять, что сейчас твоё тело встретится с асфальтом, затрещат гости, хлынет кровь…
Я не хотела этого. Никто не хочет.
Не помнила – кричала ли? Слышала только, как ветер свистел вокруг. Глупо махала руками, словно это и впрямь крылья. И мне поможет, и я взлечу…
Птичка… Ага…Как же.
Я не поняла, откуда взялся тот мужчина… Он словно из-под земли вырос, кинулся ко мне, успел подхватить, но сам не устоял, и мы рухнули всё-таки на бетонную дорожку возле этого офисного центра…
В этот раз – с высоты его роста. Немалого, надо признать. Но – не с третьего этажа же!
Падая, он постарался развернуться так, чтобы я оказалась сверху. А сам, наверное, пребольно ударился. Но даже виду не подал. Наоборот, лежал, смотрел на меня и улыбался.
В серых глазах – растаявшие льдины и пляшущее на них весеннее солнце. Он не был мерзким. Не сейчас, когда так светился. Когда взгляд не тяжелел похотью.
Незнакомец показался мне даже красивым… Пожалуй, слишком. Да что там! Настолько, что сердце пропускало удары. Глаза – светло-серые. А ресницы – чёрные, густые, бархатные. Загнутые на концах. Наверное, положи на них спички – не упадут. И поместится три кряду – такие длинные.
Я приподнялась на локтях и попыталась вырваться, но его руки лишь сильнее обвились вокруг меня, прижимая к каменному тренированному телу.
– Кто вы? – ко мне вернулся голос и способность возмущаться.
Он самодовольно усмехнулся:
– Судя по всему – твой будущий муж.
– А вот это уже наглость! – я почти задохнулась от столь бесцеремонного предложения.
Только вот незнакомец, похоже, не шутил.
– Вовсе нет, – проговорил он, помотав головой. – После того, как ты уложила меня на лопатки, просто обязана выйти за меня замуж…
2. Глава 1
– Ну, зачем ты? – говорю, а сама – горю вся от стыда.
Бабушка устроила мне такую встречу, будто это не я из туманов Альбиона прилетела, а сама королева Елизавета.
После трёх лет учёбы в промозглом Лондоне, родной город кажется мне невероятно тёплым и до боли близким.
А бабуля – единственный мой родной человечек – просто невероятной. Она умудрилась притащить в аэропорт духовой оркестр (у неё там давний поклонник, трубач), скупила, наверное, половину цветочного магазина и заказала настоящий лимузин!
Впрочем, она может себе это позволить – дедушка ушёл на заслуженную пенсию из генштаба. На его похороны министр обороны приезжал. Мы никогда не бедствовали. Но всё-таки подобная встреча – это излишество. Или, может, три года жизни в студенческом общежитии сделали меня более демократичной?
Бабушка приобнимает меня за талию, ведёт к лимузину. Её все и всегда заслуженно называли генеральшей: бабушка и в свои семьдесят – звезда. При шляпке, при маникюре, в строгом костюме. Директора школ бывшими не бывают.
Усевшись рядом со мной в просторном салоне лимузина, бабушка похлопывает меня по плечу и говорит:
