Основано на правде и лжи.
«Прагу надо сжечь, Прагу надо сжечь, сжечь, сжечь…» – бесконечно крутилось в моей затуманенной голове. Еле волоча ноги от усталости, мы второй час искали хоть какую-то возможность поесть в этом чёртовом городе. На дворе стоял отвратительнейший поздний вечер 27-го октября 2019-го года. Шёл третий день моего брака и первый день моего свадебного путешествия, которое я, к тому моменту, уже успела возненавидеть всеми фибрами своей, заточённой в голодном теле, души.
День первый
« – … говорят, путешествия – лучшая школа. Вы согласны, месье?
– Наверно, это переворачивает всю душу. Если бы мне довелось однажды куда-нибудь поехать, перед отъездом я описал бы на бумаге все мельчайшие чёрточки своего характера, чтобы, вернувшись, сравнить – каким я был и каким стал. Я читал, что некоторые путешественники и внешне и внутренне изменялись настолько, что по возвращении самые близкие родственники не могли их узнать»
Ж.-П. Сартр «Тошнота»
Дамы и господа, пристегните свои ремни, наш самолет готовится к посадке в аэропорту Вацлава Гавела, и всё такое, и далее по тексту. Ледяными вспотевшими ладонями я мёртвой хваткой сжимала подлокотники кресла и думала, конечно же, о приближающейся смерти. Каждый мой полёт на самолете имел одни и те же стадии принятия: вот я сажусь в самолет в Москве, думая о том, как это совсем безопасно и совсем не страшно. Вся свистопляска начинается буквально с первой минуты взлёта: вспоминаются все просмотренные «расследования авиакатастроф» и понимание того, что я, в общем-то, совершенно не представляю, как эта железная штуковина держится в небе и совсем не падает. Финальная часть постановки происходит во время объявления посадки – я уже готова принять любой поворот событий и начинаю параноидально прикидывать, вспомнит ли в случае чего, мамочка того орущего впереди ребенка о том, кому надо первым надевать кислородную маску?
Из самолета я выхожу на негнущихся, дрожащих ногах с клятвенными заверениями, что «больше никогда» и «обратно пешком». Да, тысячу с лишним километров. Затем, проходит пару месяцев и весь порочный круг повторяется снова.
Услужливый молодой человек с наружностью выходца из любой, ныне европейской, части постсоветского пространства вежливо поздоровался со мной и моим мужем на чистом русском языке, проводил нас в машину и включил дорогой сердцу вечно ностальгирующих мигрантов русский блатняк. Машина плавно катилась по идеально ровной глади автобана. Наступающие сумерки окрашивали проплывающие мимо гетто-райончики пригорода в приятные голубоватые полутона. Было забавно разглядывать эти мелькающие однотипные двух-трехэтажные дома, окруженными железными баками с мусором, извечным граффити на заборах и мысленно сравнивать это с традиционными картинками Праги, с её костёлами и мощёными улочками. Мы подъехали к концу огромной пробки и начали ползти с угнетающе маленькой скоростью. Почти задремав, я, внезапно, широко раскрыла глаза от удивления и придвинулась ближе к окну, когда машина выехала на широкий, красиво подсвеченный мост и перед нами открылась широкая гладь Влтавы, с раскинувшимися по обе стороны каменными строениями города.
Где-то через час, навернув бесконечное количество кругов по центру города, мы решили выйти на ближайшей к нашему предполагаемому месту проживания трамвайной остановке. Навигатор упорно не знал и знать не хотел, где находится дом по улице каких-то там ангелов, одиннадцать. На удивление, свернув в ближайший переулок и пройдя пару шагов мимо огромного каменного собора с тускло мерцающими зарешёченными окнами, мы оказались по нужному адресу. Получив от пожилого итальянца звенящую связку ключей, мы протащили наши огромные чемоданы по чудесному наборному паркету, явно прошлого века и захлопнули за собой дверь нашего уютного гнездышка. Пройдя сквозь маленькую прихожую – она же – кухню в большую комнату я сразу проголосовала за эти огромные окна под потолок, завешанные тяжелыми гобеленами штор, за эти высоченные четырёхметровые потолки с изящной лепниной и за антикварную бронзовую пятирожковую люстру с плафонами в стиле ар-деко. Эстетической пощёчиной этой, чудесно сохранённой в своём обаянии прошлого века, квартирке служил ярко-красной диван, не оставлявшей сомнений о своем шведском происхождении. Родом откуда-то из того же мебельного фастфуда были кровать на тоскливых железных ножках с торчащими шурупами, намекающими на открытую ночную охоту на ваши, встающие за стаканом воды, голые ноги. У стены стояла глянцевая мини-стенка, с модными в начале двухтысячных вставками «под ольху». Венцом этой роскошной обстановки был он – серого пластика телевизор, с выпуклым экраном и огромным кинескопом, торжественно водружённый на нижнюю полку стенки. Несколько оскорблённо, на него глядели изогнувшиеся в изящных позах девушки, изображённые на стеклянных витражах дверей комнаты. В них проглядывалось авторство то ли Альфонса Мухи, то ли неизвестного советского художника, рисовавшего длинноволосых нимф с лейкой для табличек на дверях ванных комнат нашего детства.
Настоящее потрясение простого русского человека у нас вызвала отдельная маленькая комнатка с рядом причудливых литых вешалок для одежды. Мы сразу же разместили в ней целый чемодан обуви, взятый с собой и развесили верхнюю одежду.
К тому времени, от крохотного аэрофлотовского перекуса не осталось и воспоминания, так что, умирая от голода, мы вышли на поиски еды. Дальше было то, с чего я, собственно, и начала свой рассказ. Печальная ирония нашего прибытия в Прагу была такова, что в этот день чехи традиционно отмечали один из своих любимейших праздников – День освобождения от советской оккупации. Опасливо поглядывая на развешанные вокруг плакаты, выражающие политические воззрения местных, я думала о том, что сегодня наши лица, с явными национальными признаками раскинувшейся на одиннадцать часовых поясов родины, здесь, мягко говоря, не в тему. В тёмных подворотнях центра города не было ни души, лишь на лавке у сквера, свернувшись, спал гражданин Европы, не отягощённый определённым местом жительства.
Спустя примерно час, мы узнали на собственном опыте о том, насколько привержены национальному единству все чехи. И владельцы, и работники чешских супермаркетов тоже. Закрыто было всё. Нет, вообще всё. Я уже было начала представлять, как разместят наши чудесные некрологи в какой-нибудь региональной газетёнке: «и в наше время они становятся жертвами былого режима» и там про смерть храбрых от голода, и «они не сдались», и всякое такое, но тут мы, к счастью, набрели на крохотный магазинчик со смешным названием «Жабка». Заспанный парень с длинными волосами, одетый в футболку какой-то металл-группы, пробил нам пару позавчерашних сэндвичей по цене, сравнимой со среднестатическим дневным заработком обычного россиянина. Один из сэндвичей я, выйдя из магазина, тут же в минуту проглотила, практически не жуя. И с тем мы благополучно, звеня парой бутылок настоящего чешского, побрели обратно, в нашу уютную квартирку в Прага Один
