Зажглось табло «Пристегните ремни», и Вера поспешно достала косметичку.
«Вот прибавлю сейчас красок измученному лицу, и все недавние тяготы – многочасовое ожидание в аэропорту, толчея в «дьюти фри», безвкусные бутерброды в самолете – сотрутся в памяти, как ненужный компьютерный файл», – подумала она.
– Извините, какой фирмы ваша помада? – спросила женщина, сидевшая слева через проход.
Вера повернула голову в ее сторону. Миловидная брюнетка лет сорока пяти, похоже, была расположена поболтать.
– Ой, фирму не помню, главное, в футляре есть зеркальце, это очень удобно, – поддержала Вера уютный дамский разговор.
– Вот-вот, зеркальце, – задумчиво повторила собеседница. – Жизнь сейчас такая сложная, необходимо все максимально упрощать. Хотя… Без некоторых вещей перестаешь чувствовать себя женщиной.
– Без хороших духов? – предположила Вера, неравнодушная к дорогим ароматам.
– Без горячей воды, – грустно улыбнулась незнакомка.
Вера уловила в ее голосе легкий кавказский акцент и вопросительно взглянула на соседку. Странно было услышать такое в самолете, переполненном загорелыми жизнерадостными курортниками. Пассажиры возвращались из-за границы, оживленно курлыча, словно стая перелетных птиц, почуявших приближение Родины. Соседка, уловив немой вопрос во взгляде Веры, пояснила:
– Я, конечно, не о Греции. Там все было замечательно. Ласковое море, веселые, пропитанные солнцем люди. Вы играли в детстве в города? Так вот, есть другая солнечная страна на ту же букву. Не так давно одна изумительная актриса, хорошо известная и в той горной стране, и у вас, расплакалась, когда смогла в Москве принять ванну.
– Так вы грузинка? – догадалась Вера.
– Наполовину. Отец был грузином, а мама украинка. Вы похожи на нее, вернее, на ту, какой она была много лет назад. Я заговорила с вами, потому что вдруг мучительно захотелось услышать ваш голос. И он, к счастью, оказался похожим на мамин. Тот же тембр, те же интонации… Спасибо, словно в детство вернулась!
За что «спасибо»? – удивилась Вера. – Я не украинка – русская с примесью польской крови, – уточнила она, разозлившись на себя за дурацкую привычку расставлять все точки над i,
– Да хотя бы и так. Мое отношение к русским еще сложнее и мучительнее, чем к украинцам, – вздохнула соседка.
– Почему – сложнее? – не поняла Вера.
– Потому, что Россия и Грузия – вечные соперницы. Знаете, как бывает у родных сестер? Ссорятся, а расстаться не могут. Который уже век не хотят смириться с тем, что одна из них большая и властная, а другая маленькая, но гордая. Как оторвать Цветаеву и Пастернака от Бараташвили? Мыслимое ли дело – запретить в России фильмы Отара Иоселиани или спектакли Резо Габриадзе? Кто может приказать Нани Брегвадзе забыть слова русских романсов, Элисо Вирсаладзе не играть фортепьянные концерты Чайковского, а Нине Ананиашвили вычеркнуть из биографии ее партии в «Лебедином озере» или «Спящей красавице?».
– Кто посмеет выкинуть из российских школьных учебников Нину Грибоедову, упокоившуюся на Мцатминде? – Вера запоздало решила блеснуть эрудицией, но тут в салоне приглушили свет, как положено перед посадкой, и взгляд незнакомки сверкнул, отозвавшись на слова собеседницы кинжальной сталью. Лишь теперь, в полумраке, Вера обратила внимание на красивый разрез ее огромных темных глаз, напомнивших очи египетских статуй. Эти глаза странно контрастировали с мягкими, почти славянскими, чертами лица соседки.
