Метро от работы недалеко, но иду я, как всегда, быстро. На перекрёстке возвышается дом-«аристократ». На другую сторону улицы вместе со мной переходят несколько человек, спешим. Я оглядываюсь – «аристократ» салютует окнами. Не мне – солнцу. Непривычно оно для Ленинграда: ясных дней в году у нас едва наберётся на пару месяцев. А вот у зданий в городе привычка завидная – быть красивыми.
В нашем коллективе тоже есть привычка, негласная (такие лучше соблюдаются), – зайти утром в давно облюбованное кафе, ответить на улыбки приятелей, выпить хороший кофе, сказать знакомым, по институту, девушкам, что они лучше всех. Но сегодня мне некогда, приглашённые коллеги из других организаций, наверное, уже смотрят на часы. До внеплановой встречи с городским начальством остаётся мало времени. А вот наш с Ирой тайный план, на который она согласилась, но не сразу, может и вовсе рухнуть. Он долго созревал, и для меня что-то значит. Как для неё – не знаю.
Сидим с коллегами в моём кабинете, готовимся. Но меня беспокоит другое; прошу разрешения выйти на пару минут. Нахожу повод заглянуть к Ире, загладить вину, а её нет, в смысле Иры. Ухожу с гостями, встречаю её в коридоре, здороваюсь, будто ничего не было. Возвращаюсь к обеду, захожу ещё раз, – опять её нет! Сотрудники не понимают, что мне на этот раз понадобилось, – выдумал какую-то ерунду. На следующий день появляюсь ненадолго – Иру не вижу. Вызвать к себе – её обязательно спросят зачем. Не хочет ведь она, чтобы подумали, будто начальник домогается. Позвонить в отдел – трубку снимает не она, будет тот же вопрос. Не везёт так не везёт: следующий день тоже отсутствовал. Понадобился вечером генеральному, забежал в конце работы. Собираю документы к важной командировке. Не успеваю, как обычно, приготовить их вовремя. Сколько себя ни ругаю, а толку нет, ничего не меняется. Хотя сейчас в самом деле некогда.
Заглядывает Адик, её завотделом.
– Ты тут?
– Я стал невидимкой?
– Мы идём на фестивальный фильм. Есть билет: Ира отказалась.
– Не до кино мне… А она что?
– К ней бывший муж приходил, их вместе у института видели.
Хлопнула дверь, затих вдали стук каблуков.
Беспрестанно звонит местный телефон. Я задумался: не знаю ведь о ней толком ничего… А нужно? Отвечаю генеральному: «Сейчас буду» – и захожу к Ире. На столе распечатка программы, рядом лежит закрытая книга; взгляд отрешённый. Она машинально теребит воротник кофточки, – похоже, задумалась о совсем другом алгоритме, который не сходится, что бы ни делала.
– Привет, – сажусь рядом. Книга лежит вверх ногами, перевёрнутая жизнь. – Что-то случилось?
Видно, что меня не ожидала.
– Из загаданного – ничего.
– Из незагаданного приходят одни неприятности.
– Вот и жду.
Слышу в каждом слове вопрос.
– Я пришёл.
Нашёл что ляпнуть. Явилась неприятность, до этого мнившая себя удачей.
Её рука застыла. Взгляд от распечатки не поднимается, книгу она не поворачивает. Может, они с мужем решили сойтись? Адик, кажется, говорил, что они в разводе не один год, но и тогда я всё равно «приятность».
У меня в кабинете опять надрывается телефон. Дурацкая пауза затягивается.
– Ирочка… – Разрешаю себе впервые так обратиться. – В моей «программе» ошибку не ищи, её нет. К сожалению, вечером еду в Москву.
Распахивается дверь, врывается секретарша:
– Бегаю, бегаю, еле нашла! Генеральный взбесился.
Я поднимаюсь и никак оправдываюсь:
– На несколько дней.
Столица временем не балует. Как и положено командированным – некогда. Тем не менее почти с утра набираю Адика якобы сообщить, что всё идёт по плану, хотя никогда раньше по такому поводу не звонил. В действительности же готовлюсь услышать: «Ира увольняется». Не услышал. Во время разговора заходит их замдиректора. Адик спрашивает:
– Откуда звонишь?
– Так, из конторы.
Вошедший начальник поднимает большой палец и наставляет своих:
– Учитесь, как нужно отвечать, где вы находитесь: не в головном закрытом институте, а в кон-то-ре! – Одобрительно хлопает меня по плечу: – С вами можно сотрудничать.
Здесь похолодало. Впопыхах я не взял счастливую курточку. Мне предлагают замену – отказываюсь: «Ничто не согревает так, как надежда». Они, конечно, решили, что я о делах.
Удивительно, но повезло, в Москве справился быстро. Дальше нужно в Минск, по этим самым делам, и совсем некстати – в Гомель. Зовут – даже не упрашивают, а требуют – приятели ещё по Академгородку, они в Белоруссии недавно обосновались. Москвичи советуют: «Удобнее ночным поездом». Но это ещё один день – есть ли он у меня? По блату они сняли чью-то бронь, и я уже в самолётике. Почему ласково? Во-первых, потому, что лечу, а во-вторых, это маленький Ту; под стать ему небольшие облачка.
Набираем высоту. Внизу разноцветными полями безупречно выложен орнамент, он окружает аккуратные посёлки. Блестит под солнцем речка, на берегах приютился лес – красота. В командировке уйма совещаний, запланированных и непредусмотренных встреч; постоянно кто-нибудь опаздывает, кому-то нужно идти в другое место. Ругаешься (про себя), смотришь на часы, всегда стоишь перед выбором: куда лучше бежать, чтобы всё успеть и не сломать свои и чужие планы.
В самолёте успокаиваешься: от тебя уже ничего не зависит, даже выйти не можешь.
Сижу у иллюминатора, можно расслабиться. Ничего не делаю. В командировке, а отдыхаю. Рядом девушка, отодвинулась подальше, всем видом показывает, что не хочет ни с кем общаться. Сзади два амбала уголовного вида достают чекушку. Один, с низким голосом, наставляет:
– А долдонил: «Поездом, поездом».
– Кто знал, что билеты заловим? – привычно оправдывается высокий голос. Привычку выдаёт извиняющийся тон.
– Не баламуть, стюардесса нарисуется.
Суёт мне стакан:
– Бухнём за взлёт.
– Мне нельзя, спасибо… А пить нужно за посадку.
Раньше не задумывался (причины не было), а сейчас вообразил, что летим к Богу глянуть хотя бы издали, красивее у Него или нет. Вернусь – расскажу Ирочке, если дождётся.
Только об этом подумал, как стал чихать один мотор, а их всего два. Пассажиры переглянулись, но вроде ничего, продолжает работать. Успокаиваю соседку, заодно и себя:
– Вчера был дождь, он и простыл.
Самолёт всё-таки разворачивается, значит, что-то серьёзное. Опять все переглянулись. Амбал, который был за поезд, берёт своё:
– Говорил тебе, что лучше поездом.
Из-за шторки выбегает стюардесса:
– Пристегните ремни! – Видит бутылку: – Уберите немедленно! – И несётся дальше: – Пристегните ремни!
На обратном пути убеждается, что бутылку спрятали, и исчезает за шторкой. Двигатель снова чихает, чихает и глохнет. Глохнут и разговоры. Пилот старается выровнять одним двигателем – удаётся. Летим с креном, но прямо. И недолго.
