ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЛЕТНИЕ КАНИКУЛЫ
Мне посчастливилось родиться в средней полосе России, в деревне калужской области. Наша деревня стоит на холмах, а дом моего детства расположен у старого кладбища, обсаженного липами и березами. Извилистая речка весело журчит, обегая наши холмы, изумрудно-зеленые с наступлением весны. В июле в их зелени проступают алые пятна земляники, а небо становится синим-синим, как перо сказочной птицы удачи. Такова моя малая родина. Такое же синее небо бывает и над Санкт-Петербургом, куда родители увезли меня еще в младенчестве. Каждый раз, когда возвращаюсь в Питер из нашей деревни, меня поражает контраст между плоской равниной, приневской низменностью, где стоит северная столица России, и всхолмленной местностью вокруг Калуги.
Я окончила школу в городе на Неве и поступила в библиотечный техникум, чем гордились все мои родные. Мечтаю стать библиографом и после техникума хочу учиться в институте культуры. А пока летние каникулы я провожу в нашей деревне, в старом дедушкином доме с большой русской печью. Запах горячего хлеба, парное молоко… Я люблю приезжать в деревню.
В прошлом году, после первого курса техникума, меня послали на практику в нашу деревенскую библиотеку. Я читаю всю жизнь, только в детстве – приключения и фантастику (в шесть лет мечтала сбежать в Техас, где скакал всадник без головы). Даже подобранного несколько лет назад замурзанного черно-белого котенка я назвала Морисом Джеральдом. Сейчас он превратился в крупного пушистого кота, а зовем мы его Мурзиком вместо Мориса. Став старше, я узнала из «Других берегов», что в тех же местах в Техасе под Далласом ловил бабочек Набоков. Сейчас мне больше нравятся любовные романы. Да, как девушки всех времен и народов, я грежу о большой чистой любви на всю жизнь.
В последнюю неделю перед расставанием на лето я гуляла с однокурсницами по центру Санкт-Петербурга. Мы прошли обновленный Летний сад. Сейчас, с фонтанами и белыми статуями, он выглядит как прототип Петергофа. Полюбовавшись на Эльфдаленскую вазу из красного гранита и лебедей в пруду Летнего сада, мы по Шпалерной улице двинулись к излучине Невы, где стоит Смольный собор. Мы осмотрели шемякинских сфинксов на Воскресенской набережной, памятник Анне Ахматовой, выпили кофе в посвященном этому напитку музее, а у Музея воды зашли посмотреть необычный фонтан, с шумом водопада обрушивающийся в красный гранитный бассейн. Мы с подружками решили сфотографироваться вместе у фонтана, но палки для селфи ни у кого из нас не оказалось. Я подняла на лоб черные очки, окликнула высокого юношу в военной форме и попросила помочь нам. Он охотно согласился, сделал несколько снимков моим фотоаппаратом, мы с девочками рассмотрели и одобрили их. Но он не спешил уходить и неожиданно представился:
– Артем, будущий инженер, учусь в том желтом здании с белыми колоннами.
– В этом? – смеясь, указала я на Таврический дворец.
– Нет, вон в том, оканчиваю второй курс, – рука юноши, нет, уже молодого человека, протянулась в направлении большого здания за Таврическим дворцом.
– Оксана, – представилась я. Подруги со смехом потащили меня гулять дальше. Я только успела сказать Артему номер моего мобильника. На улице я опустила на глаза черные очки, как сто лет назад дамы опускали вуаль, и подруги не смогли меня развеселить.
За день до отъезда в Калужскую область я поехала на Васильевский остров на Смоленское кладбище к часовне Ксении Блаженной, просила мою святую дать нам легкую дорогу в деревню. Обойдя светло-зеленую часовню три раза, я взмолилась, чтобы Артем запомнил мой телефон и позвонил мне. Этот парень в военной форме, широкоплечий, высокий, синеглазый, очень понравился мне. Потом я пошла к метро по старинному кладбищу. Сейчас, в начале лета, оно выглядит как зелёный тенистый парк с аккуратными дорожками. Какой контраст с нашим деревенским, заросшим травой, иногда выше человеческого роста. Я не боюсь деревенского кладбища. Когда навещаю могилы родных или просто гуляю по нему, теплое чувство любви и покоя охватывает меня. Конечно, Смоленское кладбище в Санкт-Петербурге больше деревенского, и памятники на нем богаче – мрамор, бронза, гранит. У нас же – цветущие липы и птичий щебет.
Доехали мы в нашу деревню быстро, дорога и на поезде, и на автобусе была легка и приятна. А в деревне началась моя библиотечная практика. В техникуме учат хорошо, мне нравиться рассказывать читателям о моих любимых книгах. Заведующая библиотекой дала мне блестящую характеристику.
После практики я осталась в деревне. Мои бабушка и дедушка приближаются к семидесяти годам, но еще крепкие, жилистые, слаженно ведут хозяйство. С ними живет и мой прадедушка, бабушкин папа. Мы с бабушкой зовем его «деда». Ему уже за девяносто, но он, совершенно седой, коренаст, крепок, с яркими голубыми глазами и похожими на корни дуба руками. Еще до моего рождения он начал работать кладбищенским сторожем, ведь дом наш стоит недалеко от кладбища.
Первую неделю после окончания практики я помогала бабушке по дому и читала Пруста «В поисках утраченного времени», а потом – любимый «Потоп» Сенкевича, но даже увлекательные книги не могли отвлечь меня от тоски по Артему. Когда я это осознала, испугалась – мы виделись один раз в жизни, а он сумел произвести на меня неизгладимое впечатление. Высокий, красивый, голубые глаза, похож на Анджея Кмицица… Он мерещился мне везде. Когда я шла по улице, часто видела его широкоплечий стройный силуэт, мелькающий вдалеке. Каждый день я напрасно ждала звонка от него. Наверное, он давно забыл меня, почему же я так страдаю? Дома я старалась казаться прежней – веселой, щебечущей, но бабушка уже задала вопрос, что со мной происходит. Отшутиться я не смогла. Бабушка, дедушка и деда шептались на кухне и замолкали, когда я приближалась к ним. Однажды поздно вечером я засиделась за столом над письмом домой, в Питер, маме. Она любит получать от меня письма в конвертах, отосланные по почте. Я весело описывала нашу деревенскую жизнь, делилась планами на будущее. Будущее? Какое у меня может быть будущее без Артема? Мне стало так тоскливо, что я уронила голову на скрещенные руки и тихо заплакала, боясь разбудить спящих родных. Справившись с собой, я подняла голову. Наш обеденный стол, за которым я сидела, покрытый красивой клеенкой, придвинут к окну. Сейчас нижняя половина окна задернута веселенькими занавесочками с Медным всадником, любимым монументом моей мамы. Она с малолетства водила меня гулять к нему. Я утерла слезы и собиралась ложиться спать – была глубокая ночь. Я потянулась выключить настольную лампу и замерла – поверх занавесок на меня уставилось бледное лицо… Артема? Над ним, под верхним краем оконной рамы, мерцала крупная синяя звезда. А он смотрел на меня тоскливо, жадно, нос его расплющился об оконное стекло. Я закрыла рот обеими руками, чтобы радостным визгом не разбудить родных. «Приехал! Приехал!» – одна мысль билась в моей голове, пока я всматривалась в дорогое лицо до рези в глазах. Выступили слезы, я зажмурилась, а когда открыла глаза, лицо Артема исчезло. Я вскочила со стула и метнулась к двери. Конечно, он видел, что я не сплю и пошел к двери, ждет, когда я открою ему дверь. Дрожащими руками я откинула железный крюк, пробежала в сени, отодвинула засов и распахнула дверь. Тишина, звездная ночь, по земле стелется белесый туман. Резкий холод пробрал меня до костей – на крыльце никого нет. Где же Артем? Я сбежала с крыльца, давя в горле призыв. Он что? Только посмотрел на меня и ушел? Конечно, я его разочаровала – бледная, заплаканная, растрепанная, некрасивая. Я поскользнулась на последней ступеньке, тапки слетели, и к калитке я подбежала босиком. С трудом повернула щеколду – она разбухла от ночной сырости – и выскочила со двора. И на дорожке к нашему дому никого. Поскуливая от боли в сердце, я сделала несколько шагов. В темноте следы на дорожке не видны, а кладбищенские деревья в нескольких шагах от меня кажутся слитной черной массой, выделяясь на сияющем звездами небе. Запыхавшись, я остановилась, как будто налетела на невидимую стену, и обхватила себя руками. Артема нет. Где его искать? Но он же сейчас заглядывал ко мне в окно? Или это был не он? Кто тогда? Налетевший порыв ветра зашелестел кронами кладбищенских деревьев, и я отчетливо услышала шепот: «Оксана, Оксана…» Вкрадчивый, настойчивый, он звал меня, но я зажала уши, развернулась и бросилась к дому, изо всех сил захлопнула калитку, повернула щеколду и взлетела на крыльцо. Про тапки я, конечно, забыла. Я задвинула засов, накинула железный крюк и только тогда перевела дух. Ощущение холода не проходило. Я умылась и коснулась своего нательного серебряного крестика. Он источал ровное тепло. Мне тут же захотелось спать. Я с закрытыми глазами добрела до своей постели, упала на нее и больше ничего не помню.
