Введение
И как только это удается этому парню?
Нет уж, спасибо! Хватит с меня Карла Ренца! Я понял это через двадцать минут, послушав его речи. Вместе с Кристианом Сальвезеном мы посещали тогда сатсанги различных учителей для нашей совместной книги «Пробужденные приходят». В самом завершении нам порекомендовали Карла Ренца. Мол, нам надо бы включить его в книгу. У него был опыт просветления. У него было прозрение во что-то, во что не было прозрения у нас. И в различных городах у него преданная публика.
При первой встрече мне показалось, что этот человек лично для меня ни на что не годился. Он слишком много говорил и не был склонен к медитативным тузам. Он не смотрел долгим проникающим взглядом и не создавал никакой духовной атмосферы. Он сидел, как инструктор семинара, без цветов, без свечей, без фотографии какого-либо гуру, вообще без хотя бы какого-нибудь символа духовности. Я-то знавал других учителей сатсангов! Учителей с магнетической аурой. Таких, которые вначале долго сидели безмолвно, закрыв глаза, пока недвижимость не заполняла собой все помещение. Учителей, которые смотрели глубоко в душу вопрошающих. «Святых», каждое слово которых было на вес золота. Их окружали музыка, цветы, благовония и образы великих учителей.
Ничего подобного в случае Карла Ренца. Никакого благоговения. Никакой особой атмосферы. Ничего медитативного. Хуже: он был даже анти-медитативен! Я медитировал двадцать лет, каждое утро, каждый вечер. Этот же парень, не долго думая, объявил мою практику совершенно бесполезной! Стерли и забыли! И дальше в том же духе. Всякий путь – заблуждение, всякое усилие – бесполезно, всякий поиск – безнадежный случай. Так он говорил. Многие из слушателей, очевидно, своего рода абонементная публика, явно веселились. Я обрадовался, когда беседа закончилась. Но затем я почувствовал кайф. Кайф прямо на улице. По пути домой. Все еще продолжал чувствовать в квартире. И на следующий День. Словно бы во время беседы я получил незаконную таблетку счастья. Инъекцию беззаботности. Или же сильнодействующее средство для расслабления. Это было странно. Должно быть, что-то произошло по ту сторону речи.
Чтобы убедиться в этом, я снова отправился туда. А потом еще раз. И с тех пор я по возможности не пропускаю ни одной беседы, когда этот человек приезжает в город. Мне и сейчас кажется, что говорит он несколько многовато. Два часа в один заход, прерываемый только вопросами слушателей. И в конце второго часа он кажется пугающе свежим и охотно готов продолжать. Слушатели же уже измотаны. Они измотаны, потому что все, что они думали и во что верили, оказалось развеянным по ветру. Все аргументы – несостоятельными.
Карл Ренц не признает никакую духовную традицию, никакого золотого изречения мировой мудрости. Ни одно приобретенное глубоким переживанием знание не может устоять. Ничто. В конце беседы не остается ничего. Все, что когда-либо думал и во что верил искатель, больше ничего не значит. Вообще ничего.
Это может действовать удручающе. Но чаще всего приводит к облегчению.
Случается, что некоторые люди впадают в своего рода шоковое оцепенение и в конце быстро уходят, чтобы никогда больше не вернуться, Бывает и так, что во время беседы кто-нибудь с мрачным молчанием или громкими протестами покидает аудиторию. Но большинство развлекается и смеется – чем дольше длится беседа, тем больше. Порой случаются смеховые истерики, как в детском саду. Поначалу мне это здорово действовало на нервы. Когда я осмеливаюсь задать какой-нибудь искренний вопрос, а другие прыскают смехом, меня это раздражает. Даже сейчас некоторые из этих дурацких выходок действуют мне на нервы, особенно когда у меня возникает ощущение, что я не понял шутки.
Но это проходит. Потому что подлинная шутка бесед Карла Ренца: тот, кто чувствует себя уязвленным, исчезает. Того, кто раздраженно реагирует, больше нет. Конечно, слушатель остается сидеть на том же самом месте до конца. Но теперь он за пределами беспокойства. Все то, что, как он думал, ему нужно было защищать, улетучилось. То, что якобы составляет человека, так называемая личность во время беседы упорхнула прочь. То есть вся сеть верований, опыта, представлений о себе. Она казалась сложной, а теперь просто распадается. Представления о том, каким должен быть мир, каким должен быть я сам и другие, исчезают. Что должно бы произойти, чтобы я был счастлив, да и вообще, что что-то должно произойти, становится незначимым. В итоге остается то, что, как правило, называют «Присутствием», безоблачной ясностью, которой ничего не требуется.
Звучит неплохо! И как только это удается этому парню? Он утверждает, что вообще ничего не делает.
И в определенном смысле это правда. Учитель, который реализовал свою «истинную природу» и понял, что является экраном, а не показываемым фильмом, что он – небо, а не бегущие по нему облака, который таким образом знает, что он есть недвижимость, – ничего не делает. У него нет никаких намерений, он просто присутствует. Однако его присутствие явно оказывает воздействие. Оно всасывает в себя беспокойство других. Здесь уместно вспомнить слова Поля Брентона о Рамане Махарши: «Он – пустота, в которую могут проваливаться мысли других». Готово. Больше ничего не требуется.
Хотя Карл Ренц ничего не делает, что-то происходит в его присутствии. Поэтому его приглашают в такое количество стран. И поэтому люди набиваются битком, когда в начале января он приезжает в Тируваннамалай, Мекку адвайты. Тогда туда стекаются американцы и израильтяне, австралийцы и англичане, немцы, само собой, а также пара индусов.
Карл особенно играет со словами и их самыми глубинными значениями. Он переворачивает их, расщепляет, играет и жонглирует ими, обнаруживает второй и третий смысл и таким образом, нередко к своему собственному удивлению, приходит к озарениям.
То, что в нем еще кроется Сократ, придает искусству жонглера магическую подоплеку. Как и древнегреческий учитель, он приводит спрашивающих и усердно аргументирующих слушателей к апории. Это такое приветливое философское слово для обозначения безвыходности. В разговоре Сократ показывал любому, кто считал, что что-то знает, что поистине он не знает ничего. В случае Карла Ренца происходит то же самое. Каждый, кто приходит к нему на беседы, поначалу все еще думает, что знает что-то, по меньшей мере, надеется что-то понять и несколько продвинуться по пути просветления. От этого ничего не остается. О шутки и непреклонность разбивается всякое знание и верования.
