Вячеслав никак не мог выяснить перевод этого таинственно и красиво звучащего слова: Авадхара. Место в горах Кавказа, обозначенное им, выглядит так же романтично и так же загадочно. Хорошо, чтобы и смысл соответствовал звучанию… Но, признаться, не очень хотелось докапываться и выяснять – опасно: ведь перевод может развеять и таинственность, и загадочность, и красоту слова, испортив всё впечатление не только от него, но и от самого пейзажа. Именно так случилось с его ощущениями после того, как он узнал, что в действительности означает название одной из великолепнейших вершин Главного Кавказского хребта и соседнего с ней перевала: Донгуз-Орун. Нечто грозное и величественное в сочетании этих букв… Донгуз… Орун… Они и на самом деле так выглядят. Особенно вершина с её угрожающе нависающим над ущельем, как сказочный меч, холодным даже издали, сверкающим белоснежным карнизом, любующаяся собой в отражении озера с таким же названием: Донгуз-Орун, но с добавлением – кёль – то есть, озеро.
Узнав же об истинном значении загадочных слов, Вячеслав или, короче, как в дружеском кругу – просто Вяч, стал скрывать его от любопытных туристов, чтобы не ударить разочарованием и по ним… Оказалось, что донгуз – переводится, как… свинья, а орун – стойло. В сумме не что иное, как свиное стойло… Ну что, скажите, общего: прекрасная, чистая, гордая красавица-гора и – это самое с хвостиком крючком… Сочетались бы желания Вяча с возможностями – переименовал бы.
Возможно, и тот, кто впервые нанёс на карту Кавказа это только на слух красиво звучащее название, тоже не знал о его переводе. А, может быть, и знал, но решил сохранить местное традиционное и был, может быть, по-своему, в чём-то прав. Но именно по-своему, потому что трудно себе представить причину, по которой высоченную вершину, труднодоступную даже для альпинистов, кому-то пришло в голову назвать «свиным стойлом». Посмотреть бы на эту голову… Автора! И на тех свиней с их «обиталищем» на высоте свыше четырёх тысяч метров над уровнем моря среди вечных снегов и льда. Никаких копытных животных, кроме горных туров, в тех местах не водится и Вячеслав, глядя на могучую гору в белой бурке снегов, всеми силами отгонял от себя её странное имя и мысленные видения замызганных свинячьих «пятачков».
Так пусть и Авадхара останется в очаровании своей загадочности среди снежных вершин, ледников, южных сосен, бархатным ковром окружающих горы, светлячков, перемигивающихся со звёздами в ночной непроглядности, и облаков, копирующих горы у их подножий.
Путь к ней начинался от турбазы Архыз. Путь к Архызу – из города Горького… Тоже, надо сказать, названьице… В давние времена, когда существовал ещё и действовал в этом городе Казанский, или Ромодановский, вокзал, перед отходом поездов ходил по вагонам пожилой весёлый мороженщик, рекламируя свой товар так: «Покупайте мороженое, пока не тронулись, а то тронетесь и не увидите ни Горького, ни сладкого!» Народ смеялся добродушно и облизывал сладкое, прощаясь с Горьким.
Бывшие нижегородцы привыкли к названию города и уже не воспринимали его, как обозначение вкусовых ощущений. Таким образом в мире существовало два одинаковых слова, различных по своему значению: одно, как ему и положено, указывало на горечь, а другое ассоциировалось с городом. Правда, если кто-то переставлял слова и говорил не город Горький, а Горький город, то смысл словосочетания изменялся. Но привычка брала своё и на смысл уже не обращали внимания: Горький так Горький…
Отправная точка пути к Архызу находилась в общежитии, располагавшемся в цокольном этаже дома номер три на улице Крылова. В тот год этот дом только и был знаменит тем, что имел в себе общежитие завода Гидромаш. О том, что в нём жил будущая политическая знаменитость России Борис Немцов, ещё никто не знал. То есть, Борис-то там уже жил, но знаменитостью пока не значился. Шёл 1971 год.
И опять следует сказать немного о понятии слова общежитие в применении к тем квартирам, где жили рабочие и служащие завода «Гидромаш», производящего не гидр, а детали самолётов. Хоть оно и носило казённое название общежития, но никакой официальной, или неофициальной, вывески на своих помещениях не имело. А помещения были обыкновенными квартирами. Со всеми удобствами. Включая совершенно свободный вход в них и выход. Комендант общежития где-то существовал, но ни присутствием своим, ни указаниями не докучал.
В одной из этих квартир Вяч собирался в горы. Она была двухкомнатной. С кухней, ванной и всем другим, положенным цивилизованной квартире. Все три окна её выходили на… соседний дом, в пять этажей. Эти этажи загораживали окна от солнечного света, проникавшего в них только в тот промежуток времени, когда солнце украдкой выглядывало из-за угла дома напротив и пряталось за угол дома – владельца квартиры. Всё остальное время суток комнаты находились в приятном для глаз полумраке.
Собирался Вяч не без трепета душевного, местами переходящего в телесный. Ни в горах, ни на юге вообще, бывать за свои уже тридцать два холостых года ему никогда не доводилось. И то, и другое видел только в рисунках, на фотографиях и в кино. Юг выглядел светло, тепло, романтично и очень заманчиво – в нём постоянно обитали фигуристые красавицы, не слишком, говорят, строптивые и устойчивые…. Горы – угрюмо, сурово и даже зловеще. Особенно в чёрно-белом исполнении. В них водились гигантские птицы, способные поднять в лапах своих человека, как в книгах Жюль Верна… Фильм «Вертикаль» он, конечно, видел, песни из него не только слышал, но и пел с вдохновением и заранее предполагал для себя довольно сложное испытание… Они уже начинались. Прямо вот тут – в одной из квартир цокольного этажа.
В горах Вяч хоть и не бывал, но предполагал, что, будучи среди них, придётся на них же и подниматься. Да ещё и с рюкзаком за спиной. Эту традиционную туристическую походную поклажу таскать на себе даже по равнине он не очень-то привык. Потому что не привык и к самим походам. Они привлекали романтикой, и симпатичными спутницами, но, по существу, туристом Вяч был начинающим, считавшим пеший переход в десять километров пределом человеческих возможностей, а вес рюкзака в десяток килограммов – неимоверной тяжестью… Вот с укладки рюкзака сборы и начались.
Кое-какой опытишко в этом искусстве имелся для того, чтобы знать: место соприкосновения рюкзака со спиной – очень важная часть организма человеческого. С организмом рюкзака предстояло справиться. Прежде всего необходимо решить, что запихивать в его утробу. Туристическая путёвка сухо и категорично рекомендовала: брать с собой только самые-пресамые необходимые вещи… А какие они – самые необходимые? Ведь надо было учесть, что ходить придётся не только по горам, но после них и по Черноморскому побережью, где, говорят, довольно-таки жарко от климата и близости соблазнительных женщин. А в горах, надо полагать, холодно – если там снега вечные лежат и не тают даже летом, даже под ногами прекрасных туристок… Вот ведь: зимой, что ли, снега и холода здесь мало, чтобы за ними ещё и на юг ехать?.. Летом-то? Может быть, и не ехать?.. Раздвоение личности нарушало равновесие так же, как у Тартарена из Тараскона в знаменитой книге Доде… «Тартарен, покрой себя славой!» – вдохновенно восклицал один Тартарен и «Тартарен, покрой себя пледом», – сонно бурчал другой… Правда, ни славы, ни пледа у Вячеслава не имелось. Не было и размеров Тартарена: жировая прослойка отсутствовала начисто. Стало быть, необходимо в горном холоде себя чем-то обогреть. И первым на дно рюкзака лёг свитер. Затем то, что заменяло штормовку: белая матросская роба – подарок друга – военного моряка. Дальше пошли остальные вещи, которые Вяч счёл необходимыми взять с собой для долгого путешествия по горным тропам и перевалам. Путёвка предупреждала: придётся пройти пешком сто двадцать километров…
