Надежда Черпинская - Пташка для Сокола или Солнце души моей

1. 1

Когда он увидел её впервые – его ослепило.

Знойное южное солнце хлёстко ударило по глазам золотым лезвием, и Шункар невольно зажмурился.

Обычно он не позволял себе такой слабости. Ведь даже миг слепоты в окружении чужих людей мог стоить жизни. А сейчас, в людском море, на самом большом рынке Анкачи, посторонних хватало с лихвой.

Но с солнцем сложно спорить.

И вот он на мгновение прикрыл веки, а когда снова распахнул глаза – увидел её…

***

Шункар помнил тот день в мельчайших деталях. День, с которого всё началось.

И не раз потом задавался вопросом: «А как бы сложилась его судьба, не согласись он в то утро пойти на невольничий рынок с Рашадом?»

Во всём огромном Анкачи не нашлось бы другого места, столь же ненавистного Шункару, как это. И добровольно он ни за что не вступил бы на эту шумную, многолюдную пыльную площадь, раскалённую от зноя, пропахшую потом и грязью.

Но Рашад был его другом. Эту искреннюю привязанность не могло испортить даже то, что Рашад родился сыном бая[1], в то время как сам Шункар всего лишь служил ратником при дворе хана.

Пусть он был самым лучшим из воинов повелителя, пусть его прозвище знал каждый в Анкачи, пусть называли его зачастую: «Господин Шункар», но всё же.

Итак, Рашад умолял не бросать его одного, и пришлось согласиться.

– Ну, прости, Шункар! – в очередной раз завёл свою песню приятель, покосившись на его угрюмое лицо. – Знаю, тебе тошно от всего этого. Поверь, мне тоже! Но отец попросил купить нового садовника, а я не мог отказать отцу. Ты же знаешь, с каким почтением я к нему отношусь. Обещаю, мы здесь ненадолго. Возьмём первого же попавшегося мальчишку, и прочь отсюда, прочь…

Рашад брезгливо поморщился, обходя подальше двух сидящих прямо на земле косматых, грязных женщин. На обеих были рабские ошейники и цепи, но, чтобы понять, кто они такие, достаточно было посмотреть в полные безысходности глаза.

– А чем твоему отцу не угодил старый Джальбек? – спросил Шункар, чтобы отвлечься хоть как-то.

Судьба добродушного пожилого раба его действительно волновала. Старик часто встречал его у ворот, был приветлив и учтив, улыбался от души, а порой рассказывал что-то интересное.

– Джальбек… – Рашад улыбнулся, – Джальбек всем угодил. И лучше него за матушкиными розами никто ухаживать не умеет, но он не молодеет, увы. Целый день на жаре работать очень тяжело, хоть он и не показывает вида. Пусть уже дремлет себе в тени, а сад поручит кому-то молодому и шустрому.

– Но… он ведь останется доживать свой срок в вашем доме? – на всякий случай уточнил Шункар.

– Разумеется, друг мой! Ты же знаешь моего отца – бай Эхмет не выбрасывает старых рабов на улицу, как некоторые. Как можно обрекать на голодную смерть того, кто всю жизнь служил тебе?! – возмутился Рашад.

И Шункар с улыбкой хлопнул его по плечу и искренне похвалил:

– Твой отец воспитал достойного наследника.

– О, глянь-ка, вон тот юноша, кажется, довольно крепким и здоровым… Пойдём ближе! – Рашад мотнул головой, призывая за собой.

Друг, как и обещал, старался поскорее закончить с этим неприятным им обоим делом.

Рабство в Неукротимой Степи было явлением привычным и обыденным. Ханства воевали между собой, да и соседей нередко притесняли: чаще всего северян – Сазарию, Зкифу, но и на запад, в Велларию, порой ходили. Пленников, добытых в таких походах, везли на рынки, на них всегда был спрос.

Но одно дело – просто знать об этом, видеть, как рабы прислуживают у тебя в доме и во дворце хана, где они сыты, хорошо одеты, чисты, здоровы, и совсем другое – наблюдать за этим на рынке, куда людей пригоняют как скот.

Вот сейчас, не особо торгуясь, Рашад купил рослого смуглого зкифа лет восемнадцати за шестьдесят серебряных дирхемов.

Столько мог стоить хороший жеребец, а тут… человек. Но так уж повелось – лошади в Степи зачастую ценились дороже рабов.

Пора было забирать мальчишку, который теперь будет работать в доме бая Эхмета, и поскорее выбираться с этой проклятой площади.

И тут-то яркий луч на миг ослепил Шункара, до боли обжёг глаза.

А когда он снова обрёл способность видеть, разглядел, что нестерпимо-жгучие блики отразились от обычного рабского ошейника. Солнце и сейчас горело на его сверкающей поверхности так, что казалось – это не оковы, а золотое ожерелье украшает изящную шею…

А потом взгляд скользнул дальше… по тонким ключицам, высокой груди, плечам, бледному лицу…

В конце концов, Шункар наткнулся на горящие неистовым голубым пламенем глаза, яркие и прозрачные, как два чистейших топаза.

И Шункар вмиг позабыл про Рашада и его нового садовника, всё его внимание теперь было приковано к незнакомке, обжигавшей даже на расстоянии в несколько шагов, как павшее на землю солнце.

***

Светлые глаза на юге – явление редкое. И ценное.

Невольница явно родом не из Степи. На веллу похожа.

Невысокая, хрупкая, тонкокостная. Будто не живая женщина, а пери[2] из сказки.

Косы толстые, богатые, тёмные, но не такие смоляные, как у дочерей юга.

А вот кожа светлая и прозрачная, как дорогой фарфор. Хитрый торговец недаром держит эту рабыню в тени, боится испортить такую красоту.

И глаза… эти огромные небесные глаза…

Ну, точно, точно она из Велларии!

Сердце сдавило арканом[3] боли, но он привычно отмахнулся от этой полузабытой тоски.

Ещё миг назад Шункар хотел уйти поскорее, но теперь приостановился – взгляд против воли тянулся туда, где у стены стояла незнакомка. Стояла, гордо вскинув подбородок, совсем не так, как положено смиренной рабыне.

Он разглядывал её, подмечая все мелочи, и непроизвольно прислушивался к разговору её хозяина и упитанного бородатого бая, топтавшегося рядом.

– Э-э-э, уважаемый… Столько просишь, так хоть покажи товар! Я хочу видеть, за что плачу такие большие деньги. Может, она крива и уродлива… Сними с неё этот мешок!

– Обижаешь, уважаемый! Ты же сам видишь, дева юна и прекрасна, как бутон розы. Она стоит в два раза больше. Я уступаю лишь из уважения к тебе…

– Уважения… Если в самом деле уважаешь, дай посмотреть на неё!

– Хорошо… – раздражённо фыркнул работорговец. – Плати два дирхема, и покажу!

– Это ещё за что? – возмутился толстяк.

– А вдруг ты только поглазеть пришёл, а покупать не станешь!

– Ты что сомневаешься, что я могу заплатить?! – возмутился тучный бай.

– Нет, что ты, уважаемый! – заискивающе улыбнулся торговец. – Но без платы, ничего не покажу.

– Будь по-твоему, шайтан[4]! – зло бросил толстяк, и швырнул монеты торговцу.

Хозяин подобрал дирхемы, расплылся в довольной улыбке и шагнул к девице.

Рабыня настороженно отпрянула, затравленно переводя взгляд с одного на другого – видно, плохо понимала степное наречие и не знала, чего ждать.

Торговец, не обращая внимания на её испуг, грубо толкнул девицу к толстяку. И тотчас принялся сдирать с невольницы мешковатое бесцветное одеяние, грязное от дорожной пыли. Старая ткань затрещала, сползая с белого плеча...