Моё детство и школьные годы
В таежном поселке, Пермской области, в семье лесорубов, в четверг, днем в 16 часов по местному времени, родился мальчик.
Родители угадали на 29 мая, на самый конец весны и начало лета.
В народе говорят: кто родился в мае, всю жизнь будет маяться.
Долго думали, как меня назвать. В это дело вмешался крестный отец и меня назвали Виктором, хотя вначале хотели назвать Валерием.
Имя подходящее, оно означает Победитель.
Теперь основной задачей родителей было воспитать здорового и любознательного человека, любящего труд и людей.
Поселок, в котором я родился, назывался Сёрва, что в переводе с коми – пермяцкого, означает поздняя вода, мне ничем не запомнился, потому что через три месяца после моего рождения, родители переехали чуть севернее, в другой поселок, который назывался Сосновка.
Мои родители завербовались в Пермскую область на лесоразработки в поисках счастья, самостоятельности и пробы своих физических сил.
В то время в Сосновке проживало около 900 человек. Здесь я и провел своё детство, прожив 15 первых лет жизни и окончив 8 классов.
В поселке всё взрослое население занималось заготовкой делового леса.
Поселок был не простой, а режимный, потому что состоял в основном из ссыльных, политических и не благонадежных людей.
Сюда были сосланы литовцы, крымские татары, немцы, эстонцы, проживали и местные жители, коми – пермяки.
Среди вербованных были люди из Чувашии, Татарии, Горьковской области.
Так же сюда ссылали тунеядцев из Москвы и Московской области.
Почти каждый третий мужчина имел охотничье ружье и ходил на охоту. Охотились сезонно. Били таежную птицу рябчика, тетерева и глухаря. Добывали зайца, белку. Бывали редкие случаи, когда в капкан попадались рысь или лиса.
Я не помню, чтобы за всё время проживания в поселке, кто – то убил медведя, лося или волка, хотя эти звери водились в лесах Среднего Урала.
На весь поселок был один лесничий, который знал всех охотников в лицо. Он строго соблюдал закон о сохранности лесов, фауны и флоры.
Так же имелся один участковый, который следил за порядком внутри поселка.
Тут все работали, обзаводились семьями, могу сказать, что жили весело и дружно, хотя народ был очень разный.
Агрессивностью отличались лишь крымские татары. Когда заходил спор, то их глаза наливались кровью, они в любую минуту могли поссориться с собеседником. Поговаривали, что они носили складные ножи, но я не замечал.
На весь поселок был выстроен один клуб, в котором собирались жители после трудового дня. Это был единственный очаг культуры и отдыха. Здесь можно было смотреть фильмы, потанцевать, почитать журналы и газеты, поиграть в настольные игры, бильярд. Кстати, здесь я научился играть в бильярд.
Завклубом работала пожилая женщина, с накрашенными губами, которая постоянно курила папиросы, не уступая мужчинам.
Играя в домино, ребята так сильно стучали костяшками по столу, что казалось, или стол рухнет, или домино сломается.
Здесь я впервые научился играть в шахматы.
До семи лет я не знал, ни горя, ни лишений, ни страданий.
Сестре Галине уже было три года, а братику Владимиру только полтора года.
Семья состояла из пяти человек. В это тяжелое время, когда дети были маленькими, родители развелись.
Мать осталась одна с тремя маленькими детьми на руках.
Причину, которая толкнула родителей на развод, я не знал, да и зачем мне, семилетнему это знать.
Я навсегда запомнил пасмурный день, когда уходил отец из нашей семьи.
Лицо мамы было в слезах. Она до последней минуты старалась его удержать, но он всё равно ушел.
Лицо отца слегка рябоватое, пустое и пасмурное, как тот день, в последний раз смотрело на детей и жену.
К нам он не подошел, не простился, не обнял и не поцеловал на прощание.
Мама просила меня подойти к отцу и уговорить его остаться, но я не сделал, ни шага.
Я был упрям и в тот момент ненавидел отца и понимал, что его ничем не удержать, он всё равно уйдет.
Я на отца глядел с ненавистью, как волчонок, словно боялся его.
Не попрощавшись, отец навсегда ушел к другой женщине.
Так в нашу жизнь вошла безотцовщина, и с тех пор мы отца больше никогда не видели.
В поселке для детей выстроили детские ясли и сад, которые размещались в одном небольшом деревянном доме. В эти ясли, а потом и в сад я ходил. Потом сестра и брат.
Однажды, как я помню, меня в саду поставили в угол и лишили обеда, только из – за того, что я ослушался Римму Ивановну, воспитательницу, женщину высокую и полную и не извинился за какой – то проступок, потому что с рождения был очень упрямым мальчиком.
Ничего более интересного о своем детском саде я не помню. Возможно, что – то и было.
Да, уж очень я не любил, когда мне мама натягивала на мои тонкие ножки девичьи чулки. Всегда со скандалом это происходило. Ни какой слабинки со стороны мамы я не чувствовал.
О какой слабинке могла идти речь, когда утром за светло уходила на работу, а вечером за темно приходила. Дома её ждали трое маленьких детей с раскрытыми голодными ртами, как беспомощные птенцы и постоянно хотели есть.
Она ко всему этому ухитрялась держать скотину: облюбовала коз, с десяток кур и одного поросенка, но корову держать была не в силах.
Хозяйство имелось небольшое, но хлопотное.
