При вязании носка вручную словно окунаешься в историю и начинаешь понимать, как жили мастерицы в прежние времена. Ведь они трудились точно так же, как мы сейчас.
Нэнси Буш,
автор пособий «Носки ручной вязки» (1994),
«Эстонское вязание» (1999)
и «Вяжем в пути» (2001)
Вязание спасло мне жизнь. Оно поддерживало меня во время двух продолжительных рецидивов рака. У меня в мозгу нашли злокачественную опухоль, которая проявлялась неописуемо мучительными головными болями. Я думала, что не вынесу… Болезнь омрачала мне жизнь начиная с шестнадцати лет, и все же я боролась.
Итак, в шестнадцать мне поставили страшный диагноз. Вязать я училась между сеансами химиотерапии. Моя соседка по палате, у которой был рак груди, вязала практически непрерывно. Она и стала моей первой учительницей. Уколы я переносила плохо. От постоянной головной боли хотелось лезть на стену, но после химиотерапии я тоже была никакая. И только вязание помогало мне преодолевать слабость и переживать приступы неукротимой рвоты. Через какое-то время стало ясно, что с парой спиц и мотком пряжи я вынесу все, что мне суждено. Хотя тогда я почти облысела – волосы выпадали пучками, – я упрямо перематывала шерсть в клубки, вывязывала узор по схеме и радовалась, закончив очередной кусок. Рукоделие отвлекало меня от тревог, хотя связать за один раз получалось совсем немного. И все же достижения, пусть и скромные, согревали мне душу.
Вязание стало моим спасением, а еще, конечно, меня спас папа. Если бы не он, второго рецидива мне бы ни за что не перенести… И вот я жива, а папы, как это ни печально, больше нет. По иронии судьбы, меня болезнь пощадила, зато доконала отца.
В свидетельстве о его смерти в графе «Причина» значится «обширный инфаркт». А мне кажется, что папа умер вовсе не от инфаркта. Когда стало ясно, что моя болезнь вернулась, отец потерял гораздо больше сил, чем я. Поскольку мама не очень хорошо умела ухаживать за больными, основную нагрузку взял на себя отец. Именно он возил меня на химиотерапию, именно он добился, чтобы мне обеспечили самый лучший уход. Папа подарил мне волю к жизни. Всецело поглощенная борьбой с болезнью, я тогда даже не понимала, какую страшную цену он заплатил за мое выздоровление. Когда врачи официально признали, что у меня ремиссия, у отца не выдержало сердце.
После его смерти я поняла, что не имею права тратить жизнь попусту. Надо было решать, чему себя посвятить, но так, чтобы покойный отец гордился мной. Ради его памяти я готова была рискнуть. Я, Лидия Анна Хоффман, вознамерилась оставить след в истории. Теперь-то я понимаю, как напыщенно, должно быть, звучат эти слова, но год назад подобное решение показалось мне единственно правильным. Оно шло от сердца. Вам, конечно, интересно, что же я придумала?
Я открыла магазин пряжи в Сиэтле, на Цветочной улице. Согласна с теми, кто считает, что такой шаг вряд ли способен изменить мир, но лично для меня открытие магазина стало своеобразным «рывком веры». Я сравнивала себя ни больше ни меньше чем с Ноем, который начал строить свой ковчег заранее, когда на горизонте еще не было видно ни облачка. Деньги, полученные мной в наследство от дедушки с бабушкой, я до последнего гроша вложила в дело. Подумать только – я ведь ни разу не удерживалась ни на одной работе дольше нескольких недель и совершенно не разбиралась в финансах, не умела составлять бизнес-планы и вести бухгалтерские книги… И тем не менее я рискнула и вложила все свои сбережения в то, в чем действительно разбиралась, – то есть в пряжу и вязание.
Естественно, я сразу же столкнулась с трудностями. В то время на Цветочной улице проводили полную реконструкцию. Одной из моих первых учениц на курсах вязания стала жена главного архитектора, Жаклин Донован. Жаклин, Кэрол и Аликс, которые записались на тот первый курс вязания, и по сей день остаются моими ближайшими подругами. Прошлым летом, когда я открыла «Путеводную нить», Цветочная улица была закрыта для движения транспорта. Всем, кому удавалось отыскать дорогу в мой магазинчик, приходилось мириться с пылью, грязью и постоянным шумом за окнами. И все же царящий на улице хаос и связанные с ним неудобства не умерили моего пыла. К счастью, посетительницы, многие из которых стали постоянными, меня поддержали. И конечно, большую роль сыграла моя вера в успех.
Можно было ожидать, что родные придут мне на выручку, но все получилось не совсем так. Мама, благослови ее Бог, старалась как могла, но смерть папы нанесла ей тяжелый удар. До сих пор она так и не оправилась от горя. Когда я поделилась с мамой своими мечтами, она не стала меня расхолаживать, но и не подбодрила. Насколько я помню, она сказала:
– Конечно, детка, дерзай, если считаешь, что так надо.
Впрочем, зная маму, я понимала, что на более пылкое одобрение рассчитывать трудно.
Моя старшая сестра Маргарет, наоборот, сразу и безоговорочно принялась пророчить мне ужасные несчастья. В тот день, когда я открыла свой магазинчик, она уверенно предрекала моему делу скорый конец. Экономика переживает кризис, мрачно вещала она, и все нормальные люди берегут каждый грош. При большом везении я продержусь месяца полтора… Минут через десять мне захотелось расторгнуть договор аренды и забыть о своих надеждах, но потом я напомнила себе: сегодня мой первый рабочий день, и я еще не продала ни одного мотка пряжи.
Как вы, наверное, уже догадались, отношения у нас с Маргарет довольно сложные. Не поймите меня неправильно – сестру я люблю. До того как у меня нашли опухоль, мы с ней регулярно ссорились и мирились, как все нормальные сестры. После того как мне впервые поставили страшный диагноз, Маргарет проявила себя с самой лучшей стороны. Помню, она привезла мне в больницу плюшевого мишку. Он и до сих пор где-то у меня, если только его не уволок Уискерс. Уискерс – мой кот, он обожает рвать в клочья все пушистое и ворсистое.
Когда болезнь вернулась, Маргарет повела себя совершенно иначе. Она словно намекала на то, что я сама хочу болеть, чтобы привлекать к себе всеобщее внимание… Делая первые робкие шажки к независимости, я надеялась, что Маргарет меня поддержит. Куда там! Сестрица не только не пришла мне на выручку, но, наоборот, активно отговаривала меня. Правда, постепенно она сменила точку зрения. Наверное, на нее подействовало мое упорство.
Маргарет нельзя назвать порывистой и непосредственной. Она не спешит изливать душу. Лишь после очередного страшного поворота в жизни я поняла, как сильно сестра меня любит. Через несколько месяцев после открытия «Путеводной нити» врачи заподозрили, что моя болезнь снова вернулась. Страшно даже вспомнить, что я пережила, когда доктор Уилсон снова направил меня на обследование. Мне показалось, будто весь мой мир внезапно замер, остановился. По правде говоря, я сомневалась в том, что в третий раз перенесу то же самое, и заранее решила: если болезнь действительно вернулась, я откажусь от лечения. Умирать мне не хотелось, но, если над тобой постоянно нависает угроза смерти, ее в конце концов перестаешь бояться. В общем, я решила: будь что будет.
