Иван очень устал.
Он замер на тротуаре и смотрел вперёд. Минута, другая. Эта усталость казалась ему ложной, поэтому даже с самим собой он стеснялся её обсудить; не так много я работаю, чтобы устать по-настоящему. Только о какой «настоящей» усталости проговорился Иван, он сам не понял, но такой у него точно не было.
Взгляд задержался на зелёном человечке в коробке светофора. Тот намекал, что пора шагать через дорогу, а затем прочь от неё. Однако Иван лишь пялился в равномерную походку на месте. Его недовольный младший брат, явно переевший моркови, возмутился, почему Иван не пошёл прочь? Но и этого оказалось недостаточно. Ещё один цикл, когда вернулся зелёный ходок, и ещё один.
– Пора, – обратился к своим ногам человек, который не-мог-устать.
И он побрёл по тёмному асфальту.
Когда за спиной захлопнулась дверь, стало тихо. Шум такого большого города не мог пробиться в подъезд из-за старого куска железа. Не дожидаясь снисходительности лифта, Иван решил подняться по ступеням. Он плохо переносил прокуренный воздух и физнагрузки, но часто совершал этот странный поступок. И даже начал подозревать, что получает от этого удовольствие.
Но не сегодня. Семь этажей дались неприятно тяжело. К остальной усталости добавилась эта, Иван вкатился в квартиру.
Здесь его ждала целая жена и целый пёс, и оба готовились к его возвращению. Оба улыбнулись. Иван тоже улыбнулся, только не губами, а где-то внутри, что даже чуть кольнуло в груди. Он решил, улыбка есть улыбка, хотя глаза дёрнулись от укола.
Свободное время до ужина Иван решил провести на кровати. Не то, чтобы он хотел спать, просто не хотел ничего делать. Тихий свет; дружелюбный пёс рядом. Иван прикрыл глаза, вспоминая слова песни. Не было стеснения петь про себя, а вот выдать что-нибудь вслух он стеснялся. На сердце боль, взгляд, протянул он мысль и замер. Песня остановилась. Нечто незнакомое охватило душу. Иван испугался, но вовремя понял, что заснул. Тревога отступила. Он решил не сопротивляться.
Пёс беспокойно загавкал; возможно, кто пришёл. И только крик любимой разбудил Ивана. Он открыл глаза, но не проснулся: потускневший мир, каким он бывает только во сне, никак не хотел уходить. На секунду муж даже забыл о криках жены, потому что не мог пошевелиться! Воспалившийся от страха мозг быстро нашёл ответ – в боевых экстрасенсах была передача о сонном параличе. И это точно был он.
Страх отступил, когда мозг нашёл оправдание, но вернулся с новой силой, когда жена попыталась растолкать Ивана. На её глазах уже были слёзы, голос сорвался. В передачах по второму каналу это выглядело бы мило.
На долю секунды что-то закрыло обзор. Голова? Тина схватила супруга за руки и попыталась поднять. Ни в кошмарах, ни в кино такого он не видел. Она потянула его, но он же остался лежать.
Это ты и есть, дебил, вторым голосом сказал сам себе Иван, сонный паралич, ага, сдох ты!
Пёс испуганно носился по комнате, реагируя на крик мамы. Она побежала прочь. Глаза сохранили малую возможность двигаться, и он увидел, как любимая пытается позвонить кому-нибудь. Очевидно, в Скорую, но из-за накатившей паники он не услышал слов. В смысле, сдох, повторял Иван себе.
– Вообще не реагирует это значит вообще! – услышал Иван Тину.
Краем зрения он видел, как её трясёт, и она балансирует между желанием разбить телефон о стол и страхом потерять связь со Скорой. Но злость перевесила, телефон сотней осколков разлетелся по кухне.
– Сука! – в голосе Тины проскочила злость, а отчаяние чуть отступило. Иван подумал о персонаже сериала, глядя на любимую, ведь в сериалах всегда люди были бурей эмоций. И это оказалось правдой.
Тина забежала в комнату, но Иван оставил телефон в прихожей. Через минуту поисков и Тина поняла это и побежала искать дальше. Она успела рассказать диспетчеру достаточно, чтобы тот передал его бригаде, но оставаться одной в квартире было страшно. Ведь там лежал муж, и муж был мёртв безвозвратно.
Уже скоро рядом расстелили чёрный мешок. Ребята в синей форме предложили Тине присесть. Ничто так не пугало самого Ивана, как эти мешки. Ни единой хорошей ассоциации – труп, мафия, крематорий, мусор, мясо. Его тело взмыло над ним, врачи закряхтели. Ещё одна истина из детства Ивана: мёртвые люди тяжелее живых. Звук застёгивающейся молнии вызвал желание блевать.
Это же ты, только бледный и мёртвый, успел разглядеть краем зрения себя Иван. Видел он немного, больше выдумал. А как же я?
– А как же я?! – возразил, как ему показалось, вслух Иван. – Мне что, тут ждать?
Тина рухнула без чувств. Ей тоже не нравились мешки для трупов, особенно не пустые. Люди в одинаковой одежде быстро привели её в чувство, а потом понесли Ивана, его большую часть, прочь. Тина было попросила их остановиться и не делать этого, но как иначе?
– Мама! Ваня умер! – разрыдалась в трубку вроде успокоившаяся Тина. – Я не знаю! Блять, я не знаю! Просто умер!
Тина ругалась редко и смешно, но сегодня всё было по-другому. Иван хотел заплакать, не зная, что в глазах больше не было слёз. А она всё кричала, теперь любое слово напоминало о плохом.
Ни рая, ни ада, ни чистилища. Иван, что от него осталось, просто лежал там, где умер, не в силах что-либо сделать. Это мало походило на его знания о жизни после смерти, где должно быть достаточно шумно и многолюдно. Попасть в рай он не сильно надеялся из-за окружавших соблазнов, но вот чистилище и ад он ожидал увидеть. Пока ничего. К монашкам, что заставляли кидать за свечи деньги только в определённые урны и никак не могли извлечь их после неверного погружения, возникли вопросы. Да и бородатому батюшке, который освятил квартиру во благо жизни за четыре тысячи, тоже захотелось сказать кое-что. Или всё ещё будет?