Из глубокого сна его вырвали лучи утреннего солнца, которые залили ярким светом всю спальню. Он рывком поднял своё, ещё не до конца проснувшееся тело, и принял сидячее положение. В данную минуту он напоминал человека, который очнувшись от сна, первым делом бросает испуганный, но полный надежды взгляд на часы, стоящие на тумбочке около кровати, и его мозг простреливает лишь одна мысль: «Проспал».
Но он точно знал, что ему некуда торопиться, для таких как он время не имеет никакого значения. Точнее для тех, кто попал в такую же жизненную ситуацию, как он. К тому же его взгляд был устремлён не на табло часов, стоящих в противоположной части спальни. Его взгляд, словно опытный гипнотизер, приковало к себе окно. Глаза заворожено смотрели в одну точку, и в них читалось не только удивление, но ещё и испуг, словно он увидел, что-то такое, чего не могло быть.
Первые секунды после пробуждения он пребывал в недоумении и отказывался верить увиденному.
– Этого не может быть, – произнёс он шёпотом и протёр глаза руками, смахивая с них последние следы сна.
После этого он вновь посмотрел на окно и понял, что ничего не изменилось, глаза его не обманывают.
Он рывком сдёрнул с ног одеяло и встал с кровати. Медленно, как заворожённый подошёл к окну, ловя каждую деталь его интерьера. Его мозг работал, как поисковая система, выдавая на запрос пользователя, миллионы сайтов с огромным количеством информации, которую он не мог принять, как реальность.
Стоя около окна, он в очередной раз подумал, что это сон и всё увиденное им, нереально, поэтому закрыл глаза и провёл пальцами руки по лбу, после чего дал себе мысленную команду проснуться и сильно сжал пальцами мочку уха.
Ощутив резкую боль, он открыл глаза и посмотрел удивлённо на тоже окно, через которое спальня наполнялась теплыми лучами весеннего солнца.
– Что за бред?! Этого просто не может быть! – произнёс он вслух.
Глаза в это время опустились вниз и смотрели на подоконник, где стояли горшки, с растущими в них фиалками – любимыми комнатными цветами его жены.
Он не любил, когда солнечные лучи утром проникали в спальню, поэтому всегда вечером, перед сном плотно закрывал окно шторами. Для этого они с женой даже купили шторы из плотной тёмной ткани, которые практически не пропускали солнечный свет в комнату.
По распорядку дня его жена принадлежала к хронотипу жаворонков: просыпалась рано утром, весь день порхала аки пчёлка, под вечер сдувалась, а ночью впадала в тяжёлый анабиоз. Проснувшись рано утром, она тихо одевалась и выходила из спальни, стараясь не будить его. Затем собирала детей в школу и детский сад, умывалась и готовила завтрак. Сделав утренние дела, она заходила в спальню, отдёргивала шторы и приоткрывала окно, чтобы проветрить комнату. При этом она всегда приговаривала, что людям, как и цветам нужны свежий воздух и солнечный свет, особенно по утрам, для хорошего настроения и прекрасного самочувствия.
Он работал на заводе по сменному графику, и когда выпадали дневные смены, его жена, проснувшись утром, сразу же отдёргивала шторы и приоткрывала окно, чтобы он просыпался и собирался на работу.
В это утро, когда он стоял около окна после пробуждения, шторы были отдёрнуты, створка окна была приоткрыта для проветривания, а на подоконнике стояли фиалки. Хотя накануне вечером, когда он ложился спать, окно было плотно закрыто и занавешено шторами, а последние фиалки засохли ещё несколько лет назад, когда жена и дети ушли из его жизни навсегда.
В какой-то момент одно из его пяти чувств, отвечающее за обоняние, уловило в воздухе знакомый, но давно забытый запах. Он как собака-нюхач выделил этот едва уловимый аромат, в окружающем воздухе, из букета других запахов. Его ноздри словно сопла втягивали этот аромат, который проходил по носовым пазухам, как по аэродинамической трубе и вонзался в извилины мозга, отвечающие за память, тысячами игл, призывая серое вещество к ответу. И мозг взорвался легендарным восклицанием Архимеда, ставшим выражением радости в случае решения трудной задачи – «Эврика»!
– Это же овсяная каша!
Жена всегда по утрам варила каши из разных круп, утверждая, что каша полезна для пищеварения и здоровья в целом. Первое время их семейной жизни он относился к этому скептически, но затем это вошло в привычку и стало ритуалом, вытеснив бутерброды и глазунью. Каждое утро начиналось с ритуального приготовление и поедания каши. Особенно он любил, когда жена добавляла в горячую, исходящую паром кашу, кусочек сливочного масла и ложку мёда, а затем для пущего аромата присыпала её корицей.
Пока он разворачивался в сторону выхода из спальни, мысли о каше мелькнули в его голове за долю секунды, но этого хватило, чтобы железы выделили в ротовую полость обилие слюны, а желудок грозно заурчал, требуя кинуть в него, что-нибудь съестное. Со ртом полным голодной слюны, и прилипшем к позвоночнику желудком, он выскочил из спальни и по коридору устремился в сторону кухни.
Пробегая мимо детской комнаты, он машинально отметил, что дверь в комнату открыта, а внутри светло и чисто. Появилось огромное желание заглянуть в детскую, чтобы проверить есть ли в ней дети, но оно моментально было подавлено чувством любопытства, так как он отчётливо слышал, что на кухне кто-то есть. К тому же, дурманящий аромат овсяной каши, пробудил в нём первобытное чувство сильнейшего голода, во сто крат усиленное любопытством. Он как дикий голодный зверь шёл на запах и шум.
Добежав до кухни, он остановился у входа, как вкопанный. Перед ним стояла его жена. Он не мог вымолвить ни единого слова, и стоя в дверном проёме, смотрел на неё так, как будто впервые в своей жизни увидел её.
– Надя?! Наденька! – единственное, что он смог выдавить из себя, так как подступивший к горлу ком, и появившиеся в уголках глаз слёзы, мешали ему нормально дышать, не то чтобы говорить.
После произнесённых слов, у него закружилась голова, ноги стали ватными, и чтобы не упасть, одной рукой он упёрся о дверной косяк, а другой вытер, выступивший слёзы. После первых секунд сильного эмоционального потрясения он, наконец, взял себя в руки и, сделав глубокий вдох, посмотрел на жену.
– Прости меня, Наденька! – сказал он.
– О чём ты говоришь, Слава?! – спросила Надя, перестав помешивать кашу, и смотрела на мужа удивлёнными глазами.
Он проигнорировал вопрос, подошёл к ней и крепко её обнял. Прижав Надю к себе, он зарылся лицом в каштановую копну её волос, вдыхая их дурманящий, и такой родной запах. Руки машинально проникли под майку, ощутив нежность и тепло её кожи. Он уже не мог сдерживать слёз. В очередной раз, проглотив ком в горле, он поцеловал Надю в голову и сказал:
