Николай Покуш
Лучший друг человека
«Просыпайся! Рок! Просыпайся скорей, Рок! Просыпайся скорей, Рок!»
Неясные, неоформленные, беспорядочные мысли ворвались в голову Рока вместе с эмоциями, вихрем закружившими его, стробоскопом замигавшими в его голове, грубо вырвав из сна. Из глубин разума стали появляться: страх, беспокойство, паника, восторг – все то, что ворвалось в его сознание вместе с призывом пробудиться. Но, прежде чем эти эмоции стали его собственными, Рок отрезал их, изолировал и загнал в угол, как трусливого зверька. Затем открыл глаза.
– В чем дело? – рядом с ним зашевелилась Тайна. Видимо, и ее тоже зацепил шквал эмоций, что нахлынул на Рока. Пес уже знал, кому они принадлежат, и готов был проучить глупого юнца Гриву за неспособность угомонить свои чувства.
– Просыпайся, Рок! Вставай, Рок! Срочно, Рок! Старший зовет тебя! Рок! Старший…
– Успокойся! – рявкнул Рок, поднимаясь на лапы.
Услышав ответ, Грива прервал свой эмоциональный призыв.
– Жду на пороге, Рок!
– Угомонись, я сказал! – снова огрызнулся Рок. – Жди молча!
Рок глянул на Тайну. Она уже не спала. В темноте он видел лишь ее очертания, но знал, что зеленые глаза супруги смотрят на него с немым вопросом.
– Пойду узнаю, что это ему вдруг понадобилось, – сказал он мягко.
– Что-то случилось, Рок… – после кричащего вопля Гривы нежный, подобный шелесту ветра в листве деревьев, голос жены в его голове был сродни глотку воды из ручья в жаркий летний день.
– Что-то случилось, я знаю.
– Дети не проснулись? – Рок осторожно коснулся мыслями четырех пушистых комочков, спящих в другом конце помещения, и с облегчением понял, что они все еще крепко спят.
– Если бы они проснулись, ты бы уже знал, – спокойно сказала Тайна.
– Если бы они проснулись, малец пожалел бы, что родился на свет.
– Что-то случилось Рок. Ты срочно нужен Старшему в столь поздний час. Это не к добру. Я отсюда чувствую густое напряжение. Что-то происходит прямо сейчас, и меня беспокоит, что ты должен участвовать.
– Не должен. Я отработал свое место в стае и больше ничего никому не должен. Так что могу остаться спать.
– Мы оба знаем, что ты не останешься, – сказала Тайна с легкой грустью. – Старший зовет, значит, тебе нужно откликнуться.
– Что бы там ни было, знай, я откажусь. Слышишь? С меня хватит. Я выполнял его приказы пять лет. А теперь для меня нет ничего важнее тебя и щенков. Не беспокойся.
– Иди, Рок, – сказала Тайна, тщательно скрывая эмоции. В этом деле она была мастером, недаром учила щенков всей общины подобному контролю.
– Я скоро вернусь, – пообещал Рок.
Он вышел из-за ширмы из плотной темной ткани, ограждающей его жилище. Это был высокий (почти метр в холке) черный пес с ярко-желтыми глазами, острыми ушами и длинной мордой, крайне похожей на волчью. На его угольно-черной шерсти красовались два белоснежных пятна: на правой лапе в самом низу и на загривке.
Грива нетерпеливо переминался на лапах вне себя от волнения. Мелкий, вдвое меньше Рока, с длинной серой шерстью, широкой тупой мордой, висячими большими ушами и выразительными карими глазами, он выглядел несуразно, как щенок, несмотря на то что ему был уже почти год от роду.
– Что случилось?! – спросил Рок грубо и, прежде чем Грива снова выплеснул на него эмоции, добавил с угрозой: – Говори тихо! Говори только мне! Вокруг нас много спящих! Не смей разбудить их!
У Гривы почти получилось. Почти. В его возрасте Рок уже отлично владел ментальной речью, умел выстраивать сложные фразы, придавая им нужный эмоциональный окрас и оставляя все остальное при себе. Грива же никак не мог научиться фильтровать свои чувства, они проникали в его речь, наполняя экспрессией, как наполняют дом сыростью капли дождя, протекающие сквозь прохудившуюся крышу.
Рок морщился, слушая беспорядочные пояснения Гривы.
– Старший! Хочет тебя видеть!
«Страх».
– Нужно идти прямо сейчас!
«Страх».
– Вернулись охотники!
«Боль».
– Вернулся только Холод! Вернулся один!
«Боль». «Страх».
– Что-то случилось снаружи! Старший сказал, что нужно разбудить Рока!
«Любопытство». «Беспокойство».
– Сказал мне: Грива, разбуди Рока. Пусть явится немедленно!
«Волнение». «Гордость».
– Пойдем к Старшему со мной!
«Нетерпение».
– Хватит! – оборвал этот хаотичный поток мыслей и чувств Рок. – Мне все ясно. Теперь идем молча. А ты – сосредоточься на контроле, понял? Мне нужно подумать в пути. Не смей мешать.
– Понял!
«Стыд». «Волнение».
Они быстро засеменили по лабиринту широких бетонных коридоров, мимо темных дверных проемов, заслоненных ширмами так же, как и дом Рока. Люминесцентные лампы высоко над их головами погасли задолго до рождения всех нынешних жителей общины и даже их прапрапрадедов. Свет и тепло обители дарили факелы, установленные на полу через каждые пять метров. Пламя то и дело подрагивало от еле уловимого дуновения, проникающегося сквозь незримые щели из мира снаружи, и на стенах оживали тени, сгустившиеся под потолком, укрывая коридор своими чернильными сводами, грозящими обрушиться сразу, как только погаснет свет.
Скоро Грива и Рок вышли на широкую лестницу. Внизу, за толстой ширмой, располагались общие помещения для тех, кто еще не выслужился в стае и не получил собственного места для жилья. Такие жили вместе, спали вместе, вместе питались и не имели никаких прав на частную жизнь. Прежде и Рок был среди них, но он доказал свою пользу для общины и заслужил собственный дом и право воспитывать детей. Примерно через полгода, когда его щенки станут достаточно взрослыми, им тоже придется покинуть отчий дом и спуститься вниз. Вот о чем ему теперь следовало заботиться – о том, чтобы воспитать щенков подобающим образом, наставить их на верный путь. Именно так он и собирался сказать Старшему. Он больше не охотник. Он перестал им быть, когда заслужил собственный дом. Теперь он учит других, но сам наружу не ходит. Так он пообещал Тайне и ничуть не жалел о своем решении.
Рок с Гривой поднялись к помещениям, предназначенным для Старшего и его советников. В зале совещаний их уже ждали. Большая квадратная комната обычно освещалась тремя десятками факелов, зажигаемых перед каждым собранием. Однако сейчас горело всего пять необходимых для экстренного сбора в узком кругу. Все приглашенные расположились у дальней стены, возле подушек, составлявших ложе Старшего, остальной зал утопал во мраке.
