Вероятно, как и большинство пишущих людей, я начал свою писательскую деятельность с рассказов. А самым первым их читателем всегда была моя супруга Ирина. Женщина с твердым нордическим характером, она была очень скупа на похвалу. Но она читала! Я же наблюдал за выражением её лица и понимал: попал я в тему, или пролетел мимо. Если мимо, то писал заново и опять смотрел на её лицо. Когда я приставал с вопросом: «Ну, как?», слышал в ответ одно слово: «Хорошо», или изредка: «Мне понравилось».
Интересна история создания моего первого романа. Я написал рассказ о несправедливо осужденном в 1937 году близком мне человеке. Я сам имею официальный статус «Пострадавшего от незаконных репрессий» и тема мне близка. И тут я понял, что таланта у меня нет. Я не сумел кратко и понятно изложить историю, пришлось расширять текст. Постепенно рассказ вырос в повесть. Вот тут единственный раз в жизни я услышал от Ирины весьма оригинальную похвалу. Она утром высказала претензию: «Ты зачем Олю убил? Я полночи плакала», и я понял: её зацепило!
А как сияли её глаза, когда она впервые взяла в руки типографское издание моего романа! Несмотря на то, что издательство бесплатно не выслало мне ни одного экземпляра, за каждый я платил, Ирина составила список тех, кому я должен был подарить свою книгу и разрешила купить для этого необходимое количество экземпляров.
Все это вдохновляло меня, и я писал. Сегодня на полках книжных магазинов выставлены одна нехудожественная и три художественных книги, написанные мною. Выход каждой из них радовал Ирину. Рассказы я не собирался публиковать, считая их «пробой пера». Но в канун дня рождения Ирочки мне захотелось сделать ей подарок. Время есть, и я успею получить печатные экземпляры. Некоторые рассказы мне очень хотелось поправить. Я не стал этого делать из уважения к моей Ирочке. Пусть она не увидит их, пусть не подержит в руках, Царствие ей небесное. Но я сделал это, потому что по-прежнему люблю её и пишу для неё.
Я возвращался домой по трассе М-4 «Дон» из деловой поездки. Теплый летний день уже плавно переходил в вечер. Легкая облачность в небе не позволила солнцу раскалить машину и ехать было приятно. 5 часов за рулем совершенно не утомили и оставшиеся 90 км до дома я рассчитывал преодолеть без остановки. Но человек только предполагает…
Эту трассу, Москва – Новороссийск, приготовили к олимпиаде, и качество ее было отменным. Все способствовало быстрой езде. Любимые мелодии, записанные на флэшку, звучали из колонок. Машине было 4 года, мотор работал как часы, управление было легким. И все это создавало отличное настроение.
Я никогда не отвечаю на звонки во время управления автомобилем. Не потому, что не умею рулить одной рукой, просто так меня научил папа. Он железно вбил в меня 2 вещи: не брать ничего постороннего в руки во время движения и садиться за руль не раньше, чем на вторые сутки после выпивки.
Но правил без исключения не бывает. И я не святой, я тоже нарушаю. В любых ситуациях я отвечаю на звонок единственной женщины. Я установил для Оли особый сигнал вызова, чтоб отличать его от других.
Когда я по скоростному участку дороги подъезжал к мосту через Дон, сотовый произнес моим голосом: «бросай все и бери трубку, Оля звонит». На такой вот вызов была заменена тривиальная мелодия.
И тут же пожалел, что ответил, вместо теплого: «привет» в трубке прозвучало:
– Ты. ты слушаешь меня? – в её приглушенном голосе слышались нерешительность и боль. – Мне. мне тяжело это говорить. Я не могу смотреть тебе в глаза. Я звоню, поэтому звоню – Голос трескается, чувствуется, что ей все труднее становится говорить. – Когда ты вернёшься – она почти шепчет, – меня не будет. Совсем не будет. Дома не будет. Я ухожу. Я долго об этом думала. – Голос становится все тише и тише, будто растворяется в слезах. – Я не хочу. не могу иметь от тебя ребенка. И это важно. Мне. мне с тобой хорошо, но мне этого мало.».…
– Подожди, – перебил я – ты куда уходишь на ночь глядя? Ведь тебе не к кому идти. Или я ошибаюсь?
– Нет, не ошибаешься. Но адрес не назову. Прости и прощай.
– Оля, подожди, не отключайся!
А в трубке уже зазвучали гудки. Я бросил телефон на сиденье, в голове была пустота. Глаза повлажнели и подернулись пленкой. Тем не менее, нога упорно давила на педаль газа, держа скорость в крайнем левом ряду 120 км/час. Это был шок.
***
В голове пусто, наступило отупение. Я не воспринимал дорогу, не оценивал ситуацию, это был ступор. В какой-то момент я увидел в 20 см от левой дверцы автомобиля отбойник. Еще мгновение, и я бы врезался в него.
Автопилот в тренированных мозгах моментально дал команду рукам, и они вырулили меня на обочину. Я остановился несмотря на то, что находился на автостраде, где остановка, в общем-то запрещена.
Опустив до отказа оба боковых стекла, я откинул голову на подголовник и закрыл глаза. Они тут же наполнились слезами. Я тихо, без всхлипываний плакал.
***
Мы прожили вместе почти три года. Оба были в разводе, оба бездетные, оба в тот год отдыхали в Сочи в одном и том же санатории.
Сейчас отдыхать в Сочи как-то не модно. Люди с небольшим достатком предпочитают Египет или Турцию: это значительно дешевле Сочи. Те, что побогаче, едут на Канары или Бали. Чуть дороже, но сервис неизмеримо выше. Меня тянет в Сочи, куда в свое время ежегодно ездил с родителями.
Я увидел ее на третий день своего приезда. Она стояла на краю волнореза спиной к берегу и, естественно, ко мне. Было довольно ветрено и к тому же прохладно. Народ не купался, особо не загорал, тем не менее, она была в ярко-зеленом купальнике с какой-то завораживающей белой полоской на каждой из его частей. Настолько завораживающей, что я пошел к ней, как кролик к удаву.
Невысокий рост, идеальное телосложение. Возраст со спины разобрать было невозможно. Но, что касается меня, то я и спереди ни в жизнь не определю его. Ветер нес в мою сторону легкий запах парфюма, смешанный с ничем не сравнимым запахом соленой водяной пыли.
Подойдя поближе, я услышал, что она читает Блока. Чисто мужское стихотворение и звенящий женский голос вызывали чувство диссонанса, но совершенно не портили стих. Так же, как не портят в целом музыку аккорды Прокофьева – один сплошной диссонанс.
И вдруг, почувствовав спиной присутствие постороннего, она замолчала и обернулась. С какой-то стати ее лицо залила краска, а я улыбнулся и продолжил:
«…Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
