Париж в мае чихал пыльцой, а не только транспортом, монетой и иностранным говором азиатских и славянских акцентов. По широкому бульвару Дидро, огибающему на пути к Аустерлицкому мосту Лионский вокзал, неслась высокая светловолосая женщина. Её ухоженный вид, подобранная причёска, отшлифованные в френч-маникюр ногти и множество разнокалиберных пакетов в руках указывали на достаток и уверенность в себе. Эти же достоинства позволяли скрывать настоящий возраст: на глаз ей не было и тридцати, но четвёрка в личной нумерологии уже пропечаталась. Пробегая мимо попрошаек и бомжей, что, как известно любому парижанину, не совсем одно и то же, женщина искала глазами нужный адрес. Наконец увидела его издалека и улыбнулась. Мужчина у плаката меню забегаловки и с мыслями об обеде, на мгновение сменил один инстинкт на другой и развернулся, приняв улыбку на свой счёт. Но не заметив со стороны нимфы, убегающей по пышущим асфальтовым волнам, никаких других призывов, вздохнул, сунул руки в карманы брюк и ссутулился. Быть французским мужчиной – непросто: ни один из них не пустится добровольно преследовать женщину с целью знакомства. Разве только что в раннем возрасте, да тот, что не наслушался от отца разговоров о том, как тяжело противостоять равноправию полов, отвоёванному француженками у генерала де Голля. Женщина к тому времени убежала метров на триста вперёд и тоже думала, что тяжело жить одной, тем более в Париже. «Был бы мужик под рукой, не пришлось бы топать пешком. Таскать пакеты на себе. Думать где парковать машину. Подкатила бы с шиком к салону – и вся недолга. – В мысли о судьбе разведёнки врезался клаксон. Скрип тормозов, скрежет колёс и окрик в раскрытое окно вернули к реальности, окатив к тому же неприятным облаком табака, вырвавшегося в окно. – Все мужики одинаковы, даром, что Франция», – решила женщина отставив намерение проскочить на жёлтый. Опыт проживания в кварталах социального жилья выработал стойкий иммунитет и не к такого рода окрикам. Не хочешь быть искусанной, не смотри в глаза бешеной собаке. Спокойно дождавшись, пока на светофоре появится зелёный человечек, женщина пустилась в галоп: Подождите! Да подождите же, не закрывайте! Дверь в салон сувениров захлопнулась у Светланы Сергеевны Козыревой перед носом. Она с улыбкой выставила перед продавщицей указательный палец: «Мне всего на минутку». Худощавая, крашеная в ярко-розовый француженка североафриканского происхождения парировала двумя расставленными перстами. Светлана вздохнула и покачала головой. Месседж был понят: «Приходите после обеда».
– Зараза! – ругалась Светлана по дороге к стоянке, – как обед – хоть банк в этой стране грабь: ни одна душа не пожертвует рабочей минутой ради длинного багета с ветчиной и сыром. Работнички! Ну, где мне теперь это купить? Через три часа женщина должна была быть в аэропорту, носящем имя уже упомянутого генерала. Оставалась надежда только на нейтралку.
– Добрый день, мадам. Чем могу вам помочь? – широчайшая улыбка ухоженной француженки, на этот раз той, что, как они любят подчёркивать, из истоков, была обнадёживающей.
На хорошем французском Светлана выдохнула:
– Мне нужна фигурка молодожёнов.
– Мадемуазель выходит замуж? – улыбка не покидала милое лицо, настойчивый загар которого был активно сдобрен не столько сеансами ультрафиолета, сколько толстым слоем пудры.
«Герлен, Терракота», – мимоходом подчеркнула Светлана, различив маскировочный порошок по запаху, – а сверху залила себя «Маленьким чёрным платьем. Фрэш». Новый парфюм того же Герлена с преобладанием нотки чёрной черешни и освежающего мандарина приятно щекотал нос, – наверняка имеет коммерческую карту фирменного бутика на Елисейских. Эта – из буржуа, сразу видно. Вон какая вся вылизанная. Кольца, цепи, браслеты, хорошая обувь…»
– Нет мадам, замуж выхожу не я. Это – для подруги. – «Ещё накаркает!», – Светлана пожалела, что нельзя трижды поплевать через плечо; ведь не поймут.
– А вам нужна статуэтка из фарфора, ткани, глины…?
– А из чего у вас есть?
– У нас – нет не из чего. Мы таким товаром не торгуем. Сожалею… Но, я могла бы посоветовать вам куда обратиться. Вы хорошо знаете Париж?
Светлана надула щёки, выдыхая:
– Уф! – Париж, как и полки центральных парфюмерных магазинов, она знала лучше некоторых парижан: будучи гидом, натаскалась на экскурсионных турах. Но проблему это не решало. Поправив на плече сумку, Козырева разочарованно улыбнулась, – я улетаю, мадам. Но за любезность всё же спасибо. «Совершенно в логике французов, – досадовала она несколькими минутами спустя, отойдя от бутика, – зачем спрашивает, если сама не торгует? Поговорить не с кем? Или из любезности? «Жантий» – по-французски значит любезный. И суют его французы куда ни попадя. Но у меня этот политес вызывает оскомину. Хоть в анекдот его закатывай:
«– Скажите этот врач – хороший?
– О! Да! Он очень жантий.
– Понятно.»
Значит сразу можешь не идти. Кроме слащавой улыбки ждать там нечего и профессионализмом даже не пахнет. Впрочем, злиться на страну, в которой живёшь, все равно, что сетовать на погоду: мало что от тебя зависит. Ничто не отменит зависти и лицемерия французов. Это их две национальных черты. Тут – либо мирись, либо мотай куда подальше.»
Мириться становилось всё тяжелее. Мотать? Это, поддавшись эмоциям, не решить. Светлана брела на посадку. «Ну вот, подарок Карусе не купила. – женщина злилась на себя за неорганизованность: вот кто мог подумать, что для того, чтобы пополнить коллекцию милой подруги, нужно приложить в Париже столько усилий? – Ладно, пусть все трое довольствуются парфюмом. Кроме него и вина из столицы мира привезти нечего. Лишь бы ещё вино не грохнули. Люфтганза туда не летает. Только наши». – всё ещё бубнила она, но уже через несколько минут задохнулась от радости:
– Ой! Аэрофлот! Какая прелесть! Так радует глаз! Скорей! На родину! В Россию! В Краснодар!
