Часть первая вступления – Алина
– Неужели же вам никогда никого не хотелось убить?! Мне жалко вас, вы не любили…
* * *
По утрам она читала Гитлера, «Майн кампф», черную, бархатную, с уже затертыми углами, книгу, купленную на Новом Арбате у уличного спекулянта…
Сейчас, кстати, по прошествии нескольких лет, особенно после знаменитого решения суда о признании книги экстремистской и запрета на ее продажу, многие мои знакомые, кто практически не имел о ней никакого представления и кому она и на фиг была не нужна, приобрели по одному, а то и по два экземпляра. Кто в качестве интеллектуальной валюты, а кто – и идеологического оружия… И это несмотря на запрашиваемую бизнесменами от книжной торговли цену до двухсот долларов…
– Есть «Майн кампф»?
– Есть «Майн кайф».
– Я серьезно, герр продавец, очень надо.
– Есть за сто пятьдесят, есть за двести баксов.
– А чё так круто?
– Скоро будет еще дороже, герр покупатель, книгу больше не выпускают…
– Ну, давайте.
…Читала уже третью неделю… После того как прочла книгу уже во второй раз, она стала растягивать удовольствие, смакуя и подчеркивая отдельные мысли и обязательно запивая особенно нравящиеся ей места крепким душистым кофе… Чем больше вещь ей нравилась, тем больше кофеина она потребляла и тем большим бодрячком, террористкой с сексуальной сумасшедшинкой, становилась…
Ее большие, мягкие, чуть припухлые губы, напоминающие чей-то давно забытый, но старательно подновляющийся (подновляемый) поцелуй, то блаженно и расслабленно улыбались, то внезапно сжимались, как будто стиснутые в кулак национального мщения. А то в подобии волнения медленно сходились вместе, оставляя маленькую пульсирующую дырочку, сквозь которую, как сквозь оскал ластящейся суки, блестели здоровым бело-голубоватым блеском прекрасные, ждущие свежего мяса зубы.
Когда она, улыбаясь, смотрела вам в глаза, на ее нежных губках вспыхивали синенькие искорки – то ли неутоленного желания страсти, то ли неутоленного желания мести, то ли того и другого вместе (вот она настоящая поэзия!). А потом из одного уголка губ в другой пробивала вольтова дуга, такая дрожащая мелкой дрожью желто-синенькая смертоносная стрелочка, маленькая такая змейка. Она металась в ее приоткрытых губках, как… пантера в клетке зоопарка. Неудачное, пожалуй, сравнение – пантер там хорошо кормят, и они по большей части спят. Ну, и ладно. А мы имеем в виду голодную и обиженную пантеру. Ну, не хотите представлять голодную московскую пантеру, представьте в момент разряда обыкновенный электрошокер «TW 309 Гепард» на пальчиковых батарейках. О-о-очень возбуждает.
Ее не большая и не маленькая крепкая грудь (ну, такая, знаете, когда забираешь в ладонь, и еще немного остается), которой она, кстати, очень гордилась и поэтому никогда не носила лифчик (фу, какое пошлое слово, еще хуже, чем бюстгальтер…), спокойно и ритмично вздымалась, не выдавая того волнения, тех нездоровых человеческих эмоций, почти адовых страстей, которые бушевали в ее кудрявой молоденькой головке.
Да, я не сказал, она была достаточно молода, ей было двадцать три года от роду, двадцать один из которых она провела в знойных «долинах Дагестана», где в лихие девяностые годы прошлого столетия, пришедшиеся на ее детство и юность, активно, широкими взмахами сеятеля с серебряного полтинника тридцатых годов, бросались в подготовленную, благодатную почву отборные семена мусульманского экстремизма и ваххабизма. У нее были большие красивые, почти черные, глаза – глазищи освобожденной женщины Востока (на Кавказе тоже живут восточные женщины), в которых всегда играл какой-то веселый огонек, скакал невидимый чертенок, прикидывающийся иногда солнечным зайчиком, а иногда, когда его злили, грозовым южным небом с громом и молниями. Эти глаза смеялись над всем, что видели, и в то же время ненасытно притягивали к себе, манили, обволакивали, отдавались вам… В народе нашем такой милый взгляд исстари называют по-доброму – «блядским» и, осуждая само это явление (хотя вряд ли…), всегда стараются поймать этот взгляд, остановить его на себе (ну, по крайней мере, мужская половина, да и, как оказалось в последнее время, огромная часть прекрасных созданий тоже)…
У нее была удивительная способность смотреть на вас, практически не мигая. Она смотрела, как змея, королевская кобра, только не покачивалась из стороны в сторону, если, конечно, была трезвая. Когда она смотрела в упор своими темными глазищами, то зрачки ее сжимались в маленькие черные точки, и казалось, что вместо них высовывалась вороненая сталь стволов двух снайперских винтовок с глушителями… Все вокруг смеялось, а в глубине, в том самом пресловутом омуте глаз, была спокойная уверенность и неотвратимость, какая бывает у наемных убийц в момент честного выполнения ими поставленной боевой задачи… Видимо, в небесной армии тоже перевооружение, и амуры, побросав свои луки со стрелами, взялись за более серьезное оружие. Да и задачи небесной канцелярии, похоже, тоже изменились…
Кроме красивой мордашки с большущими глазами и иссиня-черных вьющихся жестких волос у нее была длинная и гордая, как у Нефертити (с советских картинок и чеканок), шея, опять же длинные (извините за повторение, но в данном случае оно приятно), в меру накачанные, стройные, даже грациозные, ноги. В таких случаях принято говорить, ноги от ушей. И я бы так сказал. Забавно, да?.. Но ушей ее не было видно за ощетинившейся гривой длинных, но курчавых волос. Так что ноги росли откуда-то из волос. Вот так, хорошо сказал! Хотя, если представить себе такое чудовище… Но уши на длинных ногах – еще смешнее. Учитесь мыслить образами, господа! Но я отвлекся… Из-за этих ног, волос, шеи она во время бега или быстрых танцев (я не сказал, она хорошо пела и танцевала) чем-то невольно напоминала молодую строптивую необъезженную кобылицу. И все это вырастало, цвело и рвалось наружу из спортивного, с не очень тонкой талией, но зато с легко просвечивающими квадратиками пресса, гладкого загорелого тела. Причем загорелого равномерно, без белых полосок на плечах и белых треугольничков в других, более романтических и жарких, как летняя погода в Дагестане, местах.
