Большой деревенский дом, огороженный забором. Скамейка. Глубокая ночь. Сквозь темноту продирается человек. Он обо что-то спотыкается, падает.
Старик. Черт! Черт! Черт! (Бешено залаяла собака.) Проклятье! (Ищет, чем бы запустить в пса.)
Старуха. Молчи, Пиратка! Свой, свой человек.
Старик(пугается). Кто здесь?
Старуха. Не призывай чертей на свою голову, старичок, после не расквитаешься.
Старик(нащупывает фонариком фигуру старухи). Тьфу, ведьма киевская, напугала. Колода трухлявая, аж в пот кинуло!
Старуха. Что ж ты ругаешься, старичок? От тебя уж землёй пахнет, а ты ругаешься. О душе надо подумать.
Старик. Какой я тебе старичок? Аль ослепла совсем? (Передразнивает.) «Землёй пахнет»… Это ещё надо поглядеть, от кого пахнет, а от кого, может, уже и смердит. Я тебе, бабка, может, ещё во внуки сгожусь. (Снова зло залаяла собака.) Вот холера, чего это она?
Старуха. Волчиха. Чует.
Старик(презрительно). Волчиха!.. Вот как стрельну сейчас! (Строго.) Зачем держишь? Сколько волка не корми…
Старуха. Верно, старичок, верно.
Старик. Ты мне брось, слышь, бабка. Не старичок я! Я еще в соку, жениться могу, ясно? А против тебя так и совсем орёл. Ну ладно, бабуся, я с тобой ругаться не намерен, грех на душу брать, того и гляди, рассыплешься. Ты мне вот что скажи. Заплутал я у вас тут малость. Дочку ищу, вот и адресок есть. Дык, чёрта лысого, где теперь чего искать. Темень! Хоть глаз выколи. Часа два по закоулкам вашим шлындаю, сапоги рву. Дочь-то – Золотарёва Анна, не слыхала?
Старуха. Как не слыхать? В деревне кажен человек на виду.
Старик. Ой, бабка, а не врёшь? Куда идти-то теперь?
Старуха. А никуда, старичок, не надо ходить. Пришёл уже.
Старик. Но-но, ты, бабка, это, не того, не путай! Анна! Золотарёва Анна! Вот и адресок есть. (Вытаскивает бумажку.) Улица Красных партизан, 13.
Старуха. Он и есть, 13. Анюта твоя у меня живёт.
Старик(свистит, приседает, бормочет). Ах ты… Ах ты, мать честная. (Растерянно.) Ну ведьма… Ведьма киевская и есть… Стало быть, дочь моя у тебя на квартире? Ну и что она, того, этого, как?
Старуха. А ничего. Девка хорошая, смирная. Клубом у нас заведует. После училища культурного прислали. Ничего живёт, смирно.
Старик. Смирная? Это уж точно, ой, смирная! Бывало… Ну да что вспоминать! Ой, старуня! (Закуривает «Беломор».) Руки-то у меня чегой-то дрожат. Восемь лет… (Всхлипывает.) Кровинушку свою родную не видывал, не слыхивал… По головушке не глаживал… Греховодник я, старуня. Ох, грех на мне великий! За детушек моих – грех. Каяться я, старуня, приехал…
Старуха. Дело хорошее, старичок.
Старик. Что же Анна (шмыгая носом), вспоминала меня когда?
Старуха. Вспоминала.
Старик. Добром ли?
Старуха. А худого от неё ни о ком не слыхала, не буду врать. Зато сестрица её старшая…
Старик(ахнул). Ольга?
Старуха. Ольга.
Старик(задохнулся). Здесь она? Здесь?!
Старуха. Вторую неделю гостит.
Старик(со стоном опускается на землю). Убила! Убила! Зарезала без ножа!
Старуха. Что ты, что ты, старик. Другой дочери аль не рад?
Старик(со слезами). Дочери? Дочери, говоришь, старуня? Разве она дочь? Волчица она, прости господи, как есть волчица. Сколько она кровушки моей попила, господи! Отца! Отца родного низвергла, бросила, в грязь втоптала! За что? За что? Ну попивал, попивал, было… Все мы человеки, люди, старунь! Бывало, и бивал её, а как же? Своё дитя, учить уму-разуму надо, ну? Матери-то, матери-то мы рано лишились, осиротели. Можно сказать, с того и пить начал, с тремя остался, вдовец. Без бабы-то оно тоже не того, а? Да ты не суди, не суди, ты понимание имей. Да не тогда, не тогда! Тогда я ихнего понимания и не требовал! Я сейчас прошу: старость мою уважь! Болезнь мою уважь! Жизнь мою одинокую, собачью! (Всхлипывает.) Волчица она! Хоть бы одно письмо! Одно! И младших от меня отворотила! А я?.. Разве я зверь? У меня об них душа изболевшись… Младшенькая Анька нет-нет да напишет отцу, а то и к праздничку гостинец пришлёт. Сердце у неё золотое, матернее. А Колька, тот не-ет! У, змей! Ольга его изгундёшила, холера, назло мне на сверхсрочную остался, только б домой не ехать! Отреклись они от меня, старуня, как есть ироды, отреклись!
Старуха. Ты, старичок, коли каяться приехал, так кайся. Злобу из сердца вон. Бог даст, и помиришься с дочкой.
Старик. Нет, бабулечка, видно мне одна дорога отсюдова: скатертью… скатертью, да колбаской. Али, думаешь, Олька моя седины отцовские пожалеет? И-и! На-кось, выкуси! Она теперь меня со свету сживёт. Съест меня всего с потрохами, косточки обгложет да по лесу раскидает, во как! Ох ты, горе-горькое, горемычное, сиротское… (Плачет.)
Старуха. Бедный ты, бедный! Как же ты им насолил, бедный, что от родной дочери, как от немца бежишь.
Старик. Я от немца, старуня, не бегал. У меня на Девятое пиджачок весь от медалей блестит. Так-то! Пойду я, однако, старуня. Покантуюсь пока где. Олька-то не сказала, когда уедет?
Старуха. Не спрашивала, не буду врать, не скажу. А только уходить тебе некуда, старичок.
Старик. Верно, бабулечка. Уж как верно, прям не в бровь, а в глаз. Некуда мне… Я ведь это… насовсем прибыл. (Стукнул чемодан.)
Старуха. Вот и ладно. Господь с тобой, оставайся.
Старик. Дык, старунечка…
Старуха. Пойдём, старичок, пойдем. Не бойся. Дом большой, места и тебе хватит.
Старик. Да мне в сенцах, сенцах, благодетельница, в сараюшке каком… Я ведь, хоть и на шахте всю жизнь, а деревенский малец. Я ведь до войны и в стогах ночевал… Мне б только на глаза ей, Ольке… Поменьше бы на глаза…
Уходят.
