Баба Яга, сжав кулаки, отошла от окна. Она покрылась холодным потом, и, повторяла, как заклинание, «Всё хорошо! Всё хорошо!», но боялась даже взглянуть на подоконник. Все-таки обернулась. Так и есть, черный кактус расцвёл. Два черных цветка с острыми лепестками, – вот и третий выскочил, и четвертый. Вскоре кактус весь утонул в черных цветах. Баба Яга знала, что их ровно семьдесят семь. Значит, паук доплел банты. Значит, пришло время их забрать…
Именно в этот момент, в далеком поселке Предуралья девочка Элис тоже поливала цветы. На узком подоконнике их умещалось всего три: алоэ, лимон и кактус.
В центре колючек кактуса Элис заметила мохнатый шарик. Но не успела она до него дотронуться, как шарик с нежным звуком «пух!» распустился красным цветком, очень напоминающий бант.
– Пух! Пух! Пух! – щелкали мохнатые шарики и превращались в разноцветные банты.
Элис испугалась, попятилась.
– Деда! – закричала она, вздрагивая от очередного щелчка.
Шлепая тапками по деревянному полу, дед Петрович подошел к подоконнику и хмуро уставился на внучку.
– Сколько раз говорил – не кричать дома. Я старый, но не глухой.
Элис смотрела на кактус и считала новые цветы.
– Семнадцать, восемнадцать…
Дед засмеялся:
– Считать научилась?
– Смотри, – и внучка указала на кактус.
Дед присмотрелся и вздрогнул от очередного «пух!».
Он надел очки, а Элис продолжила:
– Тридцать один, тридцать два…
– Ты чем его полила? – уставился дед на внучку.
– Ты думаешь, это я?! – вскинулась Элис.
– Кто ж еще? Этому кактусу лет сто, наверное. Он ни разу не цвел. Как ты вообще умудрилась довести его до такого состояния?
– Дед, – чуть не заплакала Элис. – Честное слово, это не я. Вот же алоэ, лимон, всех поливала одинаково, а расцвел только кактус.
– Это странно, – пробормотал дед. – От греха подальше, отнесу его на работу, пусть цветет на стройке в бытовке.
Утром, за пару часов до открытия зверинца, Борис вышел на крыльцо вагончика. Постоял. Огляделся. Тайга, тайга, тайга: черная, мрачная, непроходимая. Скукота беспросветная.
Борис вернулся в вагончик. Брим-Бом обернулся, колченогий табурет под ним подозрительно скрипнул. Брим-Бом вздрогнул, встал. Не хватало еще, чтобы табурет развалился: всe и так рушилось в тар-тара-ры. Звериный бизнес трещал по швам. Современный народ пошeл непонятный. Люди теперь неодобрительно относились к передвижным зверинцам – жалели животных, осуждали хозяев и самое неприятное – не желали платить за просмотр зверей в клетке. Люди все время говорили о такой ерунде как свобода и даже требовали ее для животных зверинца.
Свобода!
Кто сказал, что зверям на свободе будет легче? Да если бы не они с братом, вся эта живность давно бы вымерла.
В желудке заурчало, Борис плеснул себе пустого чаю…
Может, Брим-Бом и прав, для зверинца нужны новые образцы, наверное, жeлтый медведь спас бы их бизнес. Говорят, здесь в тайге такого медведя видели. По слухам, в этих краях много всякого тайного и необыкновенного. Брим-Бом почему-то был уверен, что именно здесь живет перламутровая лиса из его сновидений, а Борис не сомневался, что скоро найдет тот загадочный самородок с обложки глянцевого журнала.
Борис глотнул холодный чай:
– Послушай, – вдруг улыбнулся Брим-Бом, – я уверен, что она здесь.
– Кто? – спросил Борис, хотя и так знал, о ком идет речь.
– Лиса! Я ее поймаю! Схвачу! – Он так тряхнул головой, что сломанные очки поползли вниз, криво повисли на носу. Брим-Бом удержал, попытался вернуть их на место, но очки не желали держаться на одной дужке, вторая давно потерялась. От такой диспропорции в лице охотника появилась перекошенность.
– Надоел со своей лисой.
– Я такую лису поймаю. М-м-м, пальчики оближешь! – продолжал Брим-Бом витать в мечтах.
Борис был готов задушить брательника за глупость.
– Что ты за человек! Алмазы надо искать. Здесь шахт видимо-невидимо!
Тему алмазов Брим-Бом не переваривал и старательно ее избегал.
– Лиса. Перламутровая! – словно не услышав брата, бубнил Брим-Бом. Он стянул с веревки куртку. Она оказалась мокрой. Так и не высохла за ночь. Огляделся в поисках сухой одежды и, может быть, даже чистой. Но, увы, чуда не случилось. Как всегда, надеть нечего. Закутался в грязное покрывало.
– Поесть бы? – Брим-Бом заглянул в кастрюлю, сморщился от отвращения. На дне колыхнулся островок плесени с чeрными головками спорышей. – Чего там в кассе?
– Ничего, – соврал Борис. – Ни копейки. Народу даже рубль жалко для исполнения сокровенных желаний! Я бы тыщу отдал, чтобы найти мой самородок. Вот ты чего расселся. Пора уже открываться.
Брим-Бом снял с вешалки ярко оранжевый костюм клоуна и стал переодеваться. Затем нарисовал алые щеки, нацепил на нос красный шарик на резинке, обулся в большие синии ботинки с плоскими широкими язычками. Борис в это время выкладывал на лотке батоны, бананы, банты.
– Люди! – с грустью выдавил из себя Брим-Бом. – Покупайте, не стесняйтесь! Не дайте помереть с голоду.
– Побереги силы, – резко оборвал брата Борис.
– Поесть бы, – скосился Брим-Бом на хлеб и бананы.
– Заработаешь, поешь, – пообещал Борис и вновь вышел на крыльцо.
На мгновение ему стало жаль, что его золотые годы прокисают при хозяйстве этого зверинца. А ведь когда-то он был очень даже перспективным мальчиком. Играл на пианино. Играл хорошо, талантливо. Пальцы невольно пробежались по перилам, словно дали пару аккордов. Когда-то Борис мечтал написать великую оперу, чтобы гастроли по всему миру. Сочинил целую страницу, показал учительнице. Она похвалила и предупредила, что надо еще много учиться и работать. Борис бежал домой, и ему казалось, что все вокруг уже аплодируют, кричат: «Браво! Браво!». Ярким светом софитов горел светофор, а он стоял на перекрёстке и сдержанно кланялся. Потом на светофоре остановилась зеленая старенькая машина, дверь распахнулась, отец позвал покататься. Но, пап? Откуда машина? Купил? Здорово! Катались до вечера, на дачу, в магазин. Счастье!
Вечером выяснилось, что на машину не хватало денег и поэтому пианино продали. Его старое пианино, с расстроенной клавишей «до», западавшей левой педалью. Сейчас на его месте появился пустой угол, выцветший кусок обоев, хлопья пыли в паутине. Борис плакал, а старший брат Брим-Бом смеялся. Хохотал так, что оттопыренные уши были малиновыми, словно созрели для того, чтобы их безжалостно оборвали…
Шумно хлопая крыльями, пролетела сова. Борис поднял брови, взглянул на птицу.
– Чего встал? – Борис подтолкнул Брим-Бома с лестницы. – Шевелись.
Братья все время ссорились, так же как и их родители. Ни в чем у них не было согласия, даже в имени старшего сына. Мать требовала имя Брим, отец – Бом. В итоге на свет появился мальчик Брим-Бом с сутулой спиной, чeрными солнцезащитными очками и безмерной любовью к животным.
