– Истина? Она одна. А правд бывает много. Правда может существовать только для тебя одного, а Истина – для всех. Есть наше восприятие и отношение к определенным вещам, отчего следует полагать, что единой правды не существует.
– Как же так?
– Море синее?
– Конечно, море синее.
– Оно, может быть, и синее. Только одно слово никогда не передаст всей Истины. Ты никогда не увидишь синее море моими глазами. А мой синий может отличаться от твоего.
…Когда мне было лет восемь, отец поделился со мной этой интересной мыслью. Но в тот момент мне стало чертовски грустно от его слов. Я почему-то почувствовала себя очень одинокой, и мне стало обидно от того, что я не смогу разделить свое восприятие мира с кем-то еще.
Через пять лет нам с сестрой пришлось пережить необратимую жестокую разлуку со своими родителями. Мы стояли на платформе, дождь заливал все вокруг. Это был переломный момент, потому что нам откровенно признались: возможно, мы больше никогда не увидимся.
Я молчала, прекрасно понимая, что у меня остался последний шанс сказать что-то важное своим родителям. Но я молчала. Молчала, потому что мне было больно от слишком уверенной и спокойной улыбки отца, который пытался сделать прощание не таким угнетающим.
– Я не хочу и не смогу, – вдруг вырвалось у меня.
– Что ты не сможешь, девочка моя? – ласково погладив меня по голове, удивился отец.
– Не смогу понять твое синее море, потому что просто не хочу.
Мои губы дрогнули. В тот момент я осознала смысл папиной «Истины»: нужно учиться понимать взгляды другого человека, какими бы они ни были. Однако самое страшное крылось в том, что мне этого не хотелось. Не хотелось понимать людей, которые совершают жестокие вещи, потому что мир их глазами выглядит совсем иначе. Не хотелось понимать отца, который так легко отпускает своих дочек и ничего не предпринимает, чтобы удержать их хоть на минуту.
Я так и не сказала своим родителям, как сильно люблю их. Страшнее всего было от того, что я не хотела бы повернуть время вспять и произнести эти слова.
Мое молчание вовсе не говорило об отсутствии чувств. Думаю, напротив, оно передавало слишком большую их силу. Любое сильное чувство всегда хочется как-то проявить. Любовь часто выражают добрыми словами, красивыми поступками – словом, чем-то хорошим. А мне в тот момент хотелось показать всю силу моей любви только злостью и жестокостью.
В тот момент я винила весь мир в несправедливости: погоду – за ее суровость, отца – за поразительное спокойствие, маму – за излишнюю сентиментальность, сестру – за чрезмерную слабость, время – за быстротечность. Сильнее всех я винила саму себя – за то, что я не в силах удержать ни одного мгновения. И почему нельзя его поймать, закупорить в стеклянную банку и в периоды одиночества открывать, вдыхая ароматы воспоминаний?
– Никогда в жизни я не слышала ничего громче твоего молчания, – призналась мне потом сестра.
– Ты осуждаешь меня? – расстроенно спросила я.
– У меня нет на это права, Майя.
Лилия была как никогда терпима. А ведь я прекрасно знала, как тяжело ей это дается.
– Ты никогда не задумывалась над тем, что каждый день человек приходит в какой-то другой одежде? – ни с того ни с сего спросила я сестру, обратив внимание на собравшуюся на перроне толпу.
– Конечно, задумывалась!
– Нет, кажется, ты меня не поняла. Ты смотришь на человека в чистом, выглаженном костюме с синим галстуком. Он ходит туда-сюда, решает какие-то важные задачи. А когда наступает вечер, приходит домой. Вешает на спинку стула рубашку и пиджак. Ходит по дому в домашней пижаме и тапочках. Пьет горячий чай из чашки с изображением любимого персонажа детской сказки и словами «Самый лучший папа». Понимаешь меня?
– Не совсем.
– …И так каждый из нас. Независимо от статуса в обществе, возраста, характера. Все мы приходим домой. Снимаем с себя эту одежду и становимся откровенными, такими простыми и беззащитными… Мы не скрываем свою любовь к шоколадным батончикам и можем есть малиновое варенье столовой ложкой, облизывая липкие пальцы. Мы можем начать танцевать, услышав любимую песню. Мы становимся такими «одинаково» разными…
Поезд тронулся, и с каждой секундой мы становились дальше от родных мест, а впереди ждала неизвестность. Я смотрела в окно и пыталась осмыслить всю свою жизнь. Словно предвкушала начало сложной игры, в которой мне придется бороться до победного конца. Но для такой игры и борьбы нужна непоколебимая сила воли. А я была непростительно слабой. К тому же позволяла себе быть такой – и это непростительнее всего.
– Люди забыли, где живут, – вдруг неожиданно перебил тишину голос какой-то девочки.
Ее никто не спрашивал о том, что забыли люди, но она явно ждала развития начатой беседы. Ее глаза непонятно блестели, отчего смуглое личико практически сияло. Мне стало интересно, какая искорка заставила эту девочку гореть яркой звездочкой в скучном темном небе, поэтому я не побоялась заговорить с ней.
– Чему ты так радуешься?
И незнакомая собеседница лишь в очередной раз одарила нас своей хитрой улыбкой.
– Мне радостно от наивности глупых детишек в этом поезде. Тут остается только смеяться над безнадежностью.
– По-твоему, мы в твоих глазах безнадежны? – удивленно спросила Лилия.
– Безнадежен мир. Смешны попытки что-то изменить. Весь этот поезд, полный наивной ребятни, совсем скоро попадет в руки тех, кто лишит нас права быть нами.
– Что ты такое говоришь? – Откуда-то появилась еще одна девочка, высокая и с блестящими от навернувшихся слез глазами. У нее дрожал голос, выдавая тщетные попытки сдержать эмоции.
Позже бойкая и уверенная девочка, которая представилась Линой, раскрыла нам правду, в которую не хотелось верить даже ей самой. Мне удалось уловить в ее голосе нотку неумолимого отчаяния и слабости.
– Прежняя система, царившая в нашем мире, разрушается. Перевернется весь мир, перевернется сознание. Наступило такое время, когда планета идет ко дну, а человечество не в силах что-либо изменить. Представьте Землю совсем-совсем крошечной. Она, словно пластмассовый шарик от пинг-понга, легко умещается в ладони. Этот шарик невероятно легкий, потому что пустой. И единственная польза от этой пустоты – возможность играть ею как вздумается.
– Кто заполучил такое право? Играть жизнями людей как вздумается? – отчаянно воскликнула Люся, та самая высокая девочка с печальными глазами.
– Те, кто сильнее нас, разумнее и мудрее. Эти люди не похожи на нас. Может, они и не люди вовсе…
Я взглянула на Лину и поймала себя на мысли о том, что фантастичнее всего звучит не ее история в целом – в нее даже можно поверить. Самое дикое – мысль о том, что наша планета пустая, как шарик от игры в пинг-понг.
