Глава первая
Наверно, всякий согласится с тем, что быть старшим сыном – это большой подарок судьбы.
Кем бы ни был твой отец, ты – его законный наследник. Если он крестьянин, тебе переходят его земля, дом и все хозяйство для жизни и процветания; если торговец, ты наследуешь его дела, капитал, торговые связи, караваны и пути; если сапожник, тебе достанутся ремесло родителя, лавка с запасом кож, шил и игл, и его клиенты; если отец твой судья, тебе в законное пользование переходят его книги, знания, почет и уважение горожан. Даже если отец твой – нищий, получай его суму и посох, и медную монету, что ждет своего часа, упрятанная за подкладку истрепанной куртки. И каждый тогда скажет: вот наследник того-то и того-то, и никто не оспорит права наследования...
Не так было с первенцем, с наследником грозного короля страны Лагаро – Лавра Свирепого. Этого принца звали Мéлин, и ему не повезло.
Матерью Мелина была красивая и статная леди Аманда. Лавр женился на ней из-за земель, что являлись приданым. Земли именовались Данн, примыкали к Лагаро с юга и славились виноградниками, богатыми садами и весьма плодородными землями. Их, а не синеглазую Аманду, полюбил Лавр. Про свадьбу никто ничего плохого сказать не мог: празднество получилось красивым и пышным, как и положено королевской церемонии. Но после первой же брачной ночи король словно забыл свою молодую жену: он не касался Аманды, предпочитая постели и объятия своих многочисленных, часто – мимолётных, любовниц.
Королева же, как и положено молодой здоровой женщине, забеременела и через девять месяцев порадовала государя и государство розовым и толстым младенцем – сыном. Все при дворе восторженно охали и ахали, восхваляя лоно Аманды и прекрасный плод, который оно породило. В стране на семь дней воцарился пышный праздник. В городах на улицах накрывались столы, люди пели песни, плясали, не жалея праздничных башмаков. Все от души веселились.
Все, кроме государя – Лавра Свирепого. От отца-короля новорожденному Мелину досталось то же самое равнодушие, которым он одаривал его мать.
Но то, что Аманда родила наследника, изменило ее статус.
«Королева-мать» в Лагаро было более почетным и значимым званием, чем «супруга короля». Лавру пришлось смириться с тем, что Аманда теперь имела полное право не сидеть безвылазно на дамской половине дворца, а свободно перемещаться по дворцу и дворцовым паркам, и даже присутствовать на государственных советах и заседаниях торговой и военной палат. Она, правда, ни разу и звука не издала на собраниях, где была единственной женщиной, и сидела даже не за столом переговоров, а на специальном балконе, слушала речи выступающих и наблюдала за происходящим в зале. Однако очень скоро королева перестала посещать советы и заседания, поскольку там она не находила для себя ничего, кроме скуки, а скучать ее величество не любила. Аманду, как всякую знатную леди, с детства готовили быть верной и внимательной супругой тому, кто выберет ее себе в жены, быть заботливой матерью своим будущим детям. Ее никогда не обучали премудростям управления и дипломатии, она не умела принимать самостоятельные решения. Потому Аманда вполне правильно посчитала: ей будет лучше не вмешиваться в государственные дела, ибо это – удел мужчин.
Однако короля Лавра не устраивало и такое положение дел. Потому, что его супруга, получив больше свобод во дворце, принялась этой свободой пользоваться по своему усмотрению. Всеми возможными способами она начала портить жизнь фаворитке государя, белокурой и длинноногой леди Корнелии. В основном это были нехитрые мелкие пакости, которые одна дама имеет возможность делать другой. Вроде подсыпки перца в пудреницу, порчи одежды и обуви, подкидывания в покои соперницы блох, мышей, ужей и так далее. Это все были мелочи, но когда мелочей становится много, они вполне могут обратиться в кошмар.
Леди Корнелия первое время стойко держала оборону и даже пыталась отвечать чем-то подобным, используя свое привилегированное положение. Она рядилась в яркие и пестрые платья с вызывающими декольте и разрезами в юбках, демонстрируя более соблазнительные, чем у королевы, формы; на людях целовала короля в щеку и даже в губы, на балах и приемах, разодетая в шелка и золото, старалась быть к нему поближе, дабы насолить Аманде, некстати подурневшей из-за своей ревности, вечно плохого настроения и бессонных ночей.
Королева самозабвенно мстила за свою попираемую гордость: свидания короля с любовницей в парках и укромных уголках дворца часто подвергались опасности быть обнаруженными. За ними постоянно следил кто-нибудь из окружения королевы, потом доносил об увиденом Аманде, а она, пылая справедливым гневом, бросалась искать супруга и тут же выговаривать ему много нелицеприятного.
В конце концов, Лавру все это надоело. Он не привык терпеть что-либо от кого-либо. И прозвище Свирепый не просто так ему далось. В свое время из слабого и разобщенного Лагаро он соорудил крепкое и грозное государство. И сделал это, не особо разбираясь в средствах.
Король Лавр был не из тех мужчин, которые мирятся с капризами жены и с разладом в собственном доме.
Однажды, выслушав очередную порцию жалоб и вздохов от своей любовницы по поводу вздорности королевы, он решил, что пришло время положить конец проблеме.
Встав из кресла, в которое он присел, чтоб насладиться бокалом красного вина, король, громыхая тяжелыми рыцарскими сапогами, прошел на половину супруги.
В это время две придворные дамы помогали Аманде укладывать и украшать волосы.
Лавр рявкнул им «вон пошли!», дождался, пока девушки, побелевшие от испуга, бегом уберуться из комнаты, и ступил к супруге. Во взгляде короля полыхала звериная ярость.
Аманда здорово перерусила – у неё даже в глазах потемнело, а где-то в позвоночнике все наполнилось слабостью и липким холодом. Но она и вида не подала, что боится, лишь плотно, до боли в костяшках, сцепила вместе пальцы рук, напомнила сама себе, что она королева; гордо впрямила спину и высокомерно спросила нависшего над ней супруга:
- Что за бесцеремонность? Что нужно?
- Ур-рок приподать! – прорычал Лавр и, больше не говоря ни слова, со всей силы ударил Аманду по щеке.
Бедняга тонко ахнула, отлетая к голубой в золотые розы стене, а, упав, больше не пошевелилась. Рассыпались по полу жемчуг и бирюза из ее порвавшихся бус, жалобно зазвенел, катясь под кресло, тонкий обруч серебряной короны.
- Оставь Корнелию в покое! – прогрохотал король над Амандой и вышел из комнаты так же стремительно и шумно, как и вошел: он был уверен, что с этого момента проблема «жена—любовница» решена.
