1. Глава 1
Х-р-р!
Лепить-колотить! Что за скотина орёт над ухом? Кому зубы жмут?
Глаза открылись сами собой. Точно — «скотина»! Да ещё какая! Всем скотинами — скотина!
Началось в колхозе утро! Взору предстала косматая Годзилла с плотоядно ощеренной пастью. А зубки я скажу о-го-го! Такими челюстями ломик перекусить можно.
— Мама дорогая! Роди меня обратно! Сро-о-очно!
Я побил мировой рекорд по прыжкам из лежачего положения. Взвился, игнорируя закон всемирного тяготения. Раз и в воздухе! Два и… искры из глаз! Ещё б не заискрить: я на скорости максимально приближенной к сверхзвуковой врезался во что-то крепостью напоминающее железобетон. Удар что надо. Ладно, хоть сознание не потерял, в противном случае песенка моя была бы спета. Мохнатая тварь непременно бы до меня добралась.
А ведь так хорошо начиналось!
Неделей ранее.
Мы битый час мёрзли на чердаке заброшенного здания, смотревшего оконными проёмами на роскошный особняк графа Генриха Карла фон Оштайна — австрийского посланника в России. Недостроек тут по пять штук на каждом углу, и подыскать подходящую не составило труда. С точкой для наблюдения повезло. Особняк австрийца как на ладони. Хотя, почему повезло — специально выбирало.
Пётр Алексеевич заставлял своих вельмож обзаводиться домами в новой столице. Люди плакали, однако жевали сей «кактус». Да и как ослушаться: к примеру, указом от 9 октября 1714 года запрещалось в течение нескольких лет строить каменные здания во всём государстве, за исключением Петербурга. Считалось, что это подвигнет на переезд.
Да и тут было не всё просто: владельцев тысячи дворов заставляли ставить в Питере каменные хоромы, а трёхсот — мазанки, в указанных полицией местах.
Само собой, после кончины императора об указе забыли, большинство работ свернули, и Петербург едва не пришёл в запустение. В древней Москве многим было куда привычней и спокойней.
Спасибо Миниху — он уговорил Анну Иоанновну сперенести императорский двор в Санкт-Петербург. Тогда Питер снова вернулся к жизни.
На «точке» было холодно, темно и сыро. Контраст по сравнению с разукрашенным и иллюминированным снизу доверху домом австрийца.
Граф слыл изрядным мотом, не пропускал ни одного светского мероприятия, проиграл в карты парочку состояний, пачками таскал в постель красоток, а ещё обожал устраивать балы по поводу и без. Сегодня «бальный» день. У парадного подъезда столпотворение из карет. Говорят, что на всю столицу их штук пятьдесят, а я насчитал без малого сотню. Значит, в гости пожаловал бомонд не только Петербурга. Казалось, нет конца той разодетой толпе, что рекой вливалась в двери графского особняка.
— Живут же люди! — восторженно сказал Ваня, глядя в подзорную трубу.
— Жалеешь, что не попал? — усмехнулся я. — Брось. Нам туда хода нет. Какой идиот к себе людей Ушакова по доброй воле позовёт? А Генрих Карл на идиота не похож.
— Не похож, — вздохнул Ваня. — А там тепло, музыка играет…
Я предка понимаю, в его возрасте на танцульки магнитом тянет. Сам был таким. Пусть между нами биологическая разница в годах всего ничего, но, за мной всё же опыт трёх веков, это сказывается.
В Санкт-Петербурге развлечений мало, и даже безнадёжно влюблённому Ивану хочется поглазеть на красоток. На балу у австрийского посланника они представлены в широком «ассортименте», благо Россия всегда славилась красавицами на любой вкус.
Формально, по договору от 1726-го года цесарцы, то бишь австрийцы считались нашими союзниками. Курс на сближение между Священной Римской Империей[1] и Россией был проложен ещё Великим Петром, а при Анне Иоанновне проводился партией Остермана. Резоны вполне естественные: у нас общий враг — турки, а враг моего врага — подходящая кандидатура в друзья.
Однако умные люди (в том числе Ушаков) понимали, что дружба дружбой, а табачок врозь. За цесарским посланником давно велось негласное наблюдение. В СМЕРШе старательно отслеживали все его перемещения и контакты. Особенно контакты. Надо отметить, что клиент попался общительный. Сущий кошмар для контрразведки. Мы с Ваней три толстых «талмуда» исписали, составляя список его знакомых и друзей.
Дело отнюдь не в пресловутой шпиономании. На наших глазах разыгрывалась нешуточная партия, способная кардинально изменить карту мира. Всему причиной успешная кампания России против турок. И лучшие «друзья» и многочисленные враги были крайне обеспокоены нашими викториями. Ещё немного и результаты постыдного для русских Прутского мирного договора аннулируются сами собой. Стынущие под турецким игом территории, заселённые преимущественно православными, могут отойти России. Это для так называемой Европы всё равно, что серпом по известному месту. Не любят нас, что в восемнадцатом веке, что в двадцать первом, ну и не надо.
Пасьянс получился на загляденье. Англичане гадят по всем дипломатическим каналам, французы усиливают турецкую армию, австрийцы зарятся на балканские владения османов и не думают делиться.
На носу международный конгресс с участием России, Австрии и Османской империи. Дипломаты тратят прорву денег, чтобы узнать планы и козыри каждой из сторон.
Внешняя политика России определяется Остерманом. Он сразу объявил австрийскому посланнику, что наши условия будут оглашены только на конгрессе. Дескать, до конца не уверен в требованиях, и потому не хочет вводить союзников в заблуждение.
Фон Оштайн проглотил горькую пилюлю, кланяясь, вежливо вытер треуголкой пыль на полу вечно неприбранного дома Остерманов, и удалился. Только нас это показное смирение не обмануло.
Ушаков велел удвоить надзор за австрийцем, на усиление кинули меня и Ваню. Оторвали с одного весьма многообещающего дела. Я немного побурчал для порядка, но начальство есть начальство. Чаще казнит, чем милует. Даже высококлассных специалистов.
Девяносто процентов оперативной работы занимает слежка. Аксиома известная сыщику восемнадцатого или двадцать первого века. За одним «но» — в нашем арсенале не имелось технических средств вроде «жучков» или фотоаппаратов. Да что там — не всегда удавалось выбить казённую карету!
Однако грамотные «топтуны» в штате Тайной канцелярии водились. Мы их часто привлекали, одного, самого талантливого в этой части, способного незаметно «упасть на хвост» самому осторожному злодею, переманили в СМЕРШ. Имя и фамилия у этого гения, как водится, были самыми простыми: Александр (в просторечии Саня) Смирнов. По здешним меркам высокий (метр семьдесят с треуголкой), худощавый, со слегка заострённым лицом и умными выразительными глазами, он стал ценным приобретением.
Ему пришлось истоптать не одну подошву сапог, прежде чем слежка принесла первые плоды: мы зафиксировали тверского помещика Губанова, обладавшего кое-какими связями в канцелярии Остермана. Объект буквально вился вокруг австрийского посланника, что вызывало законные подозрения.
