© Николай Яковлевич Надеждин, 2024
ISBN 978-5-0064-5047-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Николай Надеждин
«Маленькие рассказы о большом успехе»
В фундаментальном исследовании русского классика «Двести лет вместе» напрягает вот это «вместе»… Чтобы пояснить причины, придётся обратиться к личному опыту.
Я появился на свет за воротами лагеря, в котором свой сталинский срок отбывали мой дед (16 лет) и отец (10 лет). Оба безвинно осуждённые. Один, отец, был обвинён в троцкизме, хотя кто такой Троцкий узнал на третий год отсидки. Другой, дед, был обычным сельским портняжкой, за то и пострадал, заподозренный в предпринимательской инициативе. Оба давно реабилитированы. Обоих уже давно нет в живых…
Так вот, в нашем детском саду, а потом и в школе все дети делились на две категории – на тех, чьи родители сидели, и на тех, чьи родители охраняли тех, которые сидели. Была ещё скромная прослойка «комсомольцев», приехавших осваивать российские севера, но единицы – поскольку дети этих энтузиастов еще не успели подрасти до нашего возраста. Никакого драматизма в этом разделении мы не ощущали. Да мы и не вникали, кто там кого охранял.
Не вникали мы и в национальную принадлежность друг друга. Гулаг был настолько же интернационален, насколько интернациональна смерть (которая, как известно, косит всех без разбору).
О том, что мой друг Серёжа еврей, я узнал лет в двенадцать. Тогда же осознал к какой национальности принадлежу сам. И знание это, честно говоря, ничего мне не прибавило и не убавило…
Так вот, мы не «вместе». Мы – одно целое. Я, мой бедный друг Серёжа (земля ему пухом), Александр Сергеевич Пушкин (тоже, как выясняется, не шибко славянин) и – Шолом-Алейхем.
Почва для ксенофобии в России всегда была богато унавожена ура-патриотическими лозунгами. Мол, «в славянской православной стране»… даже продолжать не стоит, поскольку Россия – не только славянская и не только православная страна. И всё, что следует за этой воинственной формулой ложно изначально. Мы славянская и неславянская держава. Православная, исламская, иудейская и даже буддийская страна. Мы – сплав народов и народностей, единство самых разных культур. Мы – огромная часть планеты, а планета не может быть русской или не русской. И любить «славянскую и православную» означает не любить «неславянскую и неправославную». Парадокс – выкрикивая слова о любви, признаёмся в ненависти… К кому? К самим себе. К своей стране. К своему народу. Потому что русский, татарин, еврей и все те десятки национальностей, что живут в России – наш народ. Российский народ. Основа государственности, культуры, истории.
Не стоило бы и произносить эти банальные вещи. Но вот какая штука – в третьем тысячелетии, в эпоху бурного развития науки и техники, наше общество снова заболело национальным шовинизмом и даже самой опасной формой крайнего национализма – вялотекущим бытовым нацизмом. Почитайте наши газеты. Вслушайтесь в речи радио и телевизионных «пророков». И вы поймёте, о чём речь. И это очень, очень печально…
Герой нашей книги – еврейский писатель Шолом-Алейхем. Человек, без которого немыслима мировая литература.
В истории России немало достойных сожаления моментов. Один из них – так называемая «черта оседлости».
Закон о «черте оседлости» был принят Екатериной II 28 декабря 1791 года после аннексии земель Речи Посполитой вместе с еврейским населением. Согласно царскому указу, были определены территории, за пределами которых запрещалось проживание евреев. Это касалось всех крупных городов страны. Евреям разрешалось селиться только во внесённых в специальный перечень населённых пунктах городского типа, то есть в «местечках». Этот перечень охватывал следующие губернии – Бессарабскую, Виленскую, Витебскую, Волынскую, Гродненскую, Екатеринославскую, Киевскую (исключая сам Киев – евреям разрешалось селиться только в определённых районах этого города), Ковенскую, Минскую, Могилевскую, Подольскую, Полтавскую, Таврическую, Херсонскую и Черниговскую. Кроме того, евреям разрешалось селиться в десяти губерниях Царства Польского. Но запрещалось проживание в Николаеве, Ялте и Севастополе.
Ограничения «Черты оседлости» не касались купцов первой гильдии, лиц с высшим образованием, зарегистрированных проституток (!), бывших рекрутов и крещёных евреев. То есть оказаться за пределами запретительного списка было не так уж и сложно, достаточно было отказаться от религии предков, то есть принять православие. Но десятки миллионов людей этой возможностью не воспользовались, оставшись верными своей вере.
Одним запретом на проживание дело, конечно, не ограничивалось. Евреям было сложно поступить в вузы, им запрещалось поступать на чиновничьи должности, заниматься сельским хозяйством (и, соответственно, селиться в деревнях). Евреи в царской России были людьми второго сорта.
В конце 1850-х годов в украинском городе Переяслав (ныне Переяслав-Хмельницкий), что расположен недалеко от Киева, проживало семейство коммерсантов Рабиновичей. У главы семейства Нохума (Наума) Рабиновича в местечке Воронок был свой бизнес – небольшая гостиница (заезжий дом), служивший временным пристанищем для торговцев, перевозящих свои товары по Днепру. При гостинице был магазин, торговавшей всякой всячиной, и баня.
В целом заезжий дом мог приносить неплохой доход. Нохум Рабинович, не имевший серьёзного образования (только традиционное для местечковых евреев религиозное), отличался расчётливостью, бережливостью и тем особым разумением, позволяющим людям из народа скопить кое-какие капиталы и подняться на ноги.
Увы, как следует Рабиновичу подняться так и не удалось. Рядом находилась гостиница Рувима Ясноградского для более богатых клиентов. В неё-то купцы в основном и селились, а на долю пристанища Рабиновича приходились лишь не слишком платёжеспособные рабочие, батраки, да небогатые бродячие торговцы всякой мелочью. Помимо этого зимой, когда судоходство прекращалось, заезжий дом приходилось закрывать. А кадую весну начинать всё сызнова.
Чтобы сэкономить, семья Рабиновичей на зиму переселялась в Переяслав, чтобы к лету вернуться в Воронок. Переезжали со всем скарбом – на подводе, с малыми детьми на руках. И всё это напоминало бесконечный еврейский исход, бесконечное странствие между двумя домами, в которых не было ни достатка, ни надежности – ни в Воронке, ни в Переяславе. Нохум Рабинович постоянно балансировал на грани бедности.
Трудолюбивый и предприимчивый Нохум Рабинович принадлежал к той части еврейского общества, которая великими трудами выбралась из нищеты и изо всех сил стремилось к достатку. Однако, настоящего достатка в семье не было никогда. Временами Рабинович почти процветал – шла бойкая торговля, не пустовал заезжий дом, топилась баня, а лошади, впряжённые в подводы, возили товар со складов на пристань. Но чаще картина была прямо противоположная. Бедствующий магазинчик, в котором не было ни одного покупателя. Холодная баня. Пустая гостиница, где за столом мирно спал какой-нибудь одинокий пропащий пьяница. Застоявшиеся лошади. И ни гроша в семейном кошельке. В эти периоды Рабиновичу от тоски хотелось повеситься.
