ГЛАВА ПЕРВАЯ. УДАР СУДЬБЫ
Выпускник ХАИ Емелин Леша свеже, новоиспеченный только, получил вчера диплом с отличьем. Тут бы счастьем мужику светиться, солнцем радостным сиять. Ведь все же, как-никак, преодолен достойно важный жизненный рубеж нелегкий. Без отличия ХАИ закончить так и то уже, считай, геройство, а с отличием – того подавно.
Эту истину познал конкретно я на собственной, не тонкой шкуре. Кто не знает, поясню тем кратко. Институт ХАИ пройти непросто. Поступивших половина только завершает до конца ученье по статистике суровой, жесткой. Пятьдесят на пятьдесят потери, что штрафбатовской сродни атаке. Не слабо? Да не слабо, конечно. Тут со мною согласится каждый.
Но чего же Алексей не весел? От чего он весь как туча черный? И на кафедре зачем военной у окошка он печальный курит? Что, не знает, яд, какой суровый никотин, убить который лошадь незначительной граммулей может?
Только все не без причины это. Подвела фортуна парня очень. Довожу до вас: распределен был Алексей, куда душа манила – непосредственно в КБ Сухого. Тут же – на тебе – призыв на службу, дополнительный, бестактным хамом неожиданно в судьбу ворвался и ломать ее давай, коверкать. Конструировать хотел, а тут вот на шкатулку получи с сюрпризом.
«Выкинь, выброси теперь из жизни, – думал Леша несказанно грустно, – в цвете лет своих два года долгих, за хвосты, железных птиц таская, забывая в примитиве жалком дело тонкое, большое дело.
И оно б все ничего, будь Леша не конструктором от бога если, как завкафедрой сказал конструкций, сам профессор Николай Петрович Колокольчиков, какой оставить очень здорово желал студента в институте при себе. Но только не испытывал большую радость подопечный от того и в деле проявить себя хотел реальном, ВУЗ считая несерьезным чем-то, по сравнению с КБ, абстрактным и далеким от свершений мощных.
К Колокольчикову было Леша обратился: «Помоги, профессор». Ну а тот развел руками только: «Оставаться надо, парень, было, – констатировал, – не наш теперь ты, – матюкнулся, – ты теперь ничейный. Кто на кафедре меня военной станет слушать, да когда вдобавок утвержден призывником конкретно?»
Вот ведь как совсем прескверно вышло. Почему и не курящий Леша, за одной одну смолил волнуясь.
Однокурсникам его, попавшим под призыв все тот же самый, также грустно не было. Влекла их даже служба в армии деньгОй повыше и довольно симпатичной формой. На гражданке инженер обычный получал, считай, в два раза меньше, лейтенант чем, салажонок юный.
А Емелина нисколько это не манило, не влекло. И тужил Леша буйную свою головку выход, муторно ища заветный из такого положенья злого. Ничего не выходило только.
Не подумайте, что так боялся службы воинской студент недавний и тем паче в офицерском чине. Вовсе нет. Он не хотел лишь время драгоценное терять впустую. Торопился проявить скорее свой недюжинный талант, великий, в настоящем и любимом деле.
Чу! Послышались шаги. Узнал их Леша сразу – шел товарищ лучший Вадик Камбузов, шесть лет с которым, почитай, в одной учились группе.
Подошел и по плечу легонько, понимающе похлопал друга:
– Ты чего мой дорогой товарищ, тут на кафедре забыл военной? Может быть, узнать пришел про время, быть в которое тут завтра надо, рекрутироваться чтоб?
– Да, Вадик, вот узнал и загрустил. Курю вот.
Вадик, знавший хорошо о горе Алексеевом, вздохнул, а после головою покачал, и молвил так, сочувствуя:
– Поделать что-то вряд ли можно, потому, считаю, распускать, мой друг, не надо нюни. Как-никак, а ты хаевец все же. Пистолетом хвост держи, мужчина. Предлагаю позабыть на время о беде и удалиться квасить. Попрощаться не мешает вовсе нам с ХАИ с тобой. Ведь скоро: Харьков, до свидания, любимый город. Ты не против?
– Нет, совсем не против, мудро истину глаголешь, друже.
– Это значит быть сегодня пьянке, – улыбнулся дружелюбно Вадик, а Емелин, ощутив шуршанье в голове своей, одной из мыслей к ней прислушался: «Тебя тянуло неспроста сюда совсем. Подумай! Отвернувшаяся вдруг фортуна может снова подружиться хочет?»
Призадумался студент серьезно и расцвел:
– Теперь я понял, Вадик, почему меня сюда тащило. Догадался, наконец, дубина. В положении моем помочь мне лишь один на белом свете может, и находится он здесь конкретно.
– Это кто ж?
– А наш вояка бравый.
– Вишневецкий, что ль майор?
– Так точно.
О майоре Вишневецком надо тут немного рассказать отдельно, он, считаю я, к себе вниманье, безусловно, заслужил такое.
Нес на кафедре военной службу офицер в ХАИ, и в сорок был он, словно юноша, подтянут, строен. И любому, любовался кто им, одинаково казалось, будто прямо в форме офицер родился и живет в единстве с ней, красивом.
Но не стройность и не слитность с формой, не подтянутость майора были уникальными, таких найдете непременно вы в СА довольно. Удивительный майор Уставы знал на память: все четыре книжки. Наизусть до запятой их помнил. Подними его хоть днем, хоть ночью, и читать начни с любого места, да замри, так без запинки дальше в состоянии любом продолжит, хоть больной, хоть с бодуна большого.
Сам шеф кафедры ХАИ военной Добролетов, генерал, за рюмкой как-то даже говорил о том, что Вишневецкий есть большой феномен, настоящий эталон вояки.
И, конечно, как влюбленный в службу беззаветно, со студентов шкуру драл куратор, без поблажек, скидок. Те под прессингом его суровым изнывали, но, однако, грызли только «образом да настоящим» пресловутые азы военки, завещал как, между прочим, Ленин.
Группы те, в которых вел предметы Вишневецкий, отличались очень от других и надлежащим знаньем, и особым внешним видом также. Как одна в одну прически были у ребят, и их наряд гражданский на военный походил. Попробуй на занятие прийти без стрелок, не побритым, в непотребном виде.
Как-то раз один студент строптивый в позу стал: мол шевелюру портить не позволю. Нет такого права заставлять себе кромсать волосья, заключенному как будто зеку. И на то ему майор ответил: «Если думаете, что постричь вас очень сложно, вы ошиблись значит. Сам Муслим да Магомаев даже был в порядок приведен-пострижен, а уж с вами-то наверно сладим».
