© Николай Яковлевич Надеждин, 2024
ISBN 978-5-0064-4846-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Николай Надеждин
«Маленькие рассказы о большом успехе»
Если каждого из нас спросить – откуда ты родом – то большинство ответит – из провинции… Плохо это или хорошо? Провинциального происхождения обычно принято стесняться. Столичная родословная в нашей стране сегодня вместо «голубой крови». Москвич (или петербуржец), значит, аристократ. Какая, право, ерунда…
Все мы родом из провинции – в первом, втором или третьем поколении. Провинцией жила и будет жить наша великая страна. Как, впрочем, и Америка, в которой сходства с Россией гораздо больше, чем можно предположить.
Синклер Льюис писал именно о провинции. Не только о ней, конечно, но о ней в первую очередь. Писал точно, остроумно. И очень лирично.
Если бы мы с вами не покинули родные деревни, села, маленькие города, не отправились бы на учёбу, не обжились бы в мегаполисах, то не стали бы писателями, художниками, артистами. Не стали бы врачами, инженерами, учёными. Провинция выталкивает таланты, выдавливает их из себя, оставаясь любимой, но уже далёкой малой родиной. Но в том-то и дело, что, если бы ни провинция, не стали бы мы теми, кем в конечном итоге стали.
А ещё он всю жизнь воспевал труд. И сам был необыкновенно трудолюбив. Хотите добиться успеха – трудитесь. Самое убедительное доказательство тому – жизнь Синклера Льюиса. Судьба, достойная того, чтобы её помнили.
Зазвонил телефон. Мистер Синклер Льюис, сидевший за своим рабочим столом перед стопкой исписанной ровным аккуратным почерком бумаги, взял трубку.
– Мистер Льюис?
– Да.
– Это звонят из Стокгольма. Секретарь Нобелевского комитета Блюмквист.
Синклер выжидательно промолчал. Он ещё ничего не понял. Мало ли по какой причине ему могут позвонить из Швеции?
– Мистер Льюис, нас интересует ваше мнение по поводу присуждения вам Нобелевской премии по литературе.
– В смысле? – осторожно спросил Синклер.
– Мы помним, что вы три года назад отказались от Пулитцеровской премии. Мотивы показались нам вполне благородными, но…
– Да, я слушаю, – отозвался Синклер, когда молчание на том конце провода стало несколько затягиваться.
– Но нам бы ни хотелось, чтобы вы отказывались от Нобелевской премии.
В речи Блюмквиста явно чувствовался акцент. Английский не был его родным языком. Он тщательно выговаривал каждое слово, не глотая по американскому обыкновению окончания.
– Я же объяснил причины. Решение Пулитцеровского комитета показалось мне не вполне объективным. В Америке много писателей, которые более достойны этой уважаемой награды помимо меня.
– Вы же понимаете, Мистер Льюис, решение принимают люди. Они всегда субъективны и могут ошибаться.
Льюис с минуту помолчал, осмысливая сказанное. Потом проговорил:
– Я не откажусь, мистер Блюмквист.
– Тогда мне остаётся лишь поздравить вас с присуждением премии…
В кабинет вошла Дороти. Она появилась в тот момент, когда Синклер осушал второй стакан виски. Она остановилась на пороге и долгим укоризненным взглядом посмотрела на мужа.
– Мне нужно выпить, Дороти, – сказал Льюис. – Без этого трудно пережить…
– Пережить – что? – спросила жена.
В её голосе прозвучала нотка сомнения. Синклер слишком часто прикладывался к бутылке, оправдываясь то усталостью, то отсутствием вдохновения, то тем, что якобы алкоголь бодрит его и придаёт силы.
– Я только что стал лауреатом Нобелевской премии по литературе. Официальные бумаги уже в пути.
– О, господи! – сказала Дороти и опустилась на диванчик.
– Я сам не верю, – произнёс Льюис.
Он подошёл к дивану, опустился рядом с женой, обнял её и затих, глядя в пространство.
– Надо послать за утренними газетами, – сказал он.
– Я схожу, милый, – ответила Дороти.
Они оба думали об одном и том же – если это чья-то шутка, то это немилосердно и даже жестоко. Они оба не заслужили подобного… Но… если это не шутка?
Сообщение о присуждении премии появилось лишь в вечерних выпусках нью-йоркских газет. Так мистер Синклер Льюис, автор романов «Главная улица» и «Бэббит», стал первым в истории США писателем, получившим престижную международную награду. И вскоре весь мир узнал – появился ещё один Нобелевский лауреат.
В тот же вечер семья Льюисов уже не могла спокойно выйти из дома. На пороге их поджидала толпа газетчиков.
– Мистер Льюис, на этот раз вы не видите более достойных кандидатов на Нобелевскую премию?
– Их слишком много, чтобы я не чувствовал угрызений совести.
– Вы считаете, что не заслужили премии?
– Я считаю, что пишу далеко не лучше всех в Америке.
– Может, вам помогли? У вас столько влиятельных друзей.
– Конечно. Так и есть. За меня замолвил словечко… мистер Бэббит.
Синклер пробирался сквозь толпу репортёров на улицу. Ему нужны были свежие газеты и коробка сигар. И ещё он очень хотел прогуляться. Воздух, ему нужен был воздух… Но это было уже невозможно. Повсюду, где бы он ни появлялся, его окружала толпа возбуждённых людей с блокнотами и фотоаппаратами наперевес.
Отдохнуть удалось лишь на борту парохода, на котором Льюис отправился в Европу. В последние годы он нечасто выбирался из Нью-Йорка – работа над книгами занимала почти всё время. Холодный воздух безбрежной Атлантики показался ему удивительно свежим и приятным.
Льюис прогуливался по верхней палубе лайнера. Ему и Дороти досталась роскошная каюта первого класса – как почётным пассажирам трансатлантического рейса. Сюда, на верхнюю палубу, не пробрался ни один репортёр… А Дороти всю дорогу возилась с фраком. Льюис, облачившись в непривычные торжественные одежды, приходил в неописуемое уныние. Во фраке и с галстуком-бабочкой он находил себя похожим на… пингвина…
Поклонившись королевской чете Швеции и членам Шведской академии, Льюис едва передвигал ноги. От волнения его трясло крупной неудержимой дрожью.
Слово взял Эрик Карлфелд, один из шведских академиков.
– Синклер Льюис, – сказал Карлфелд, – настоящий американец. Он пишет на новом языке – американском. На этом же языке разговаривает 120 миллионов душ…
Льюис с трудом улавливал смысл речи Карлфелда. Он никак не мог справиться с волнением. В тот момент, когда зал взрывался аплодисментами, Синклер думал – «что там с фалдами… дурацкий наряд». Потом он чувствовал, что галстук его душит. И что ему нестерпимо жарко… Надо было сосредоточиться на церемонии, а его мысли перескакивали с одного на другое и никак не могли остановиться на сути происходящего.
– Синклер Льюис – блестящий сатирик, – продолжал Эрик Карлфелд. – Новая американская литература началась с самокритики. Это несомненный признак здоровья. У Синклера Льюиса характер первых поселенцев – смелых, любознательных, ироничных по отношению к себе. Он настоящий первопроходец!
