Тяжелый воздух опух мухами. Престарелая София с удивленной опаской озирала ленивое роенье черной массы.
Небольшой выход из пещеры преграждала изгибающая тучка омерзительных насекомых. Там, за ними, начинался день. К полудню он обязательно изжарит склон горы и долину. И в этом пекле ей придется волочится до глубоких сумерек. А в конце…
А в конце томление земли увенчается грозой и ожесточенным ливнем. С моря в залив завалится шторм. Который съест половину песчаного берега. Но до соленной вожделенной воды ещё так далеко! А значит и до спасения…
Одолевая страх и омерзение, изможденная женщина ухватила громадный рюкзак и с трудом подтащила его к выходу из грота. Отверстие в мир напоминало люкарну над каменным фасадом старинного поместья.
Теперь следующий непростой шаг – протолкнуть заплечный мешок сквозь неширокую дыру. Три дня назад она выглядела чуть большей.
Этот узкий проём тогда казался спасением. Над ним нависала небольшая скала. Что защищало вход от дождя. Вернее, от потопа. Потому что наречь то, что рушилось с небес в течении нескольких суток – ливнем или чем-то подобным – выказать себя жалким дурачком. Это точно являлось яростью богов. Их ненавистью к нам, чертовым людям. О! Она понимала почему!
Софию бичевал шквальный ветер! Истязал град! Хлестала хлябь!
Женщина ползком навзрыд пробиралась по извилистой тропе взгорья. Не веря в спасенье. Оставив надежду и мысль об удаче. Ужас пихал её вперед. Буквально. Только суеверная металлическая жуть руководила её подсознательным движением. Как кордицепс во внутренностях муравья.
Она не ела, не помнила ничего. Со слепым взглядом, таращась в темноту, ползла и ползла вверх. Чтобы там, на вершине, от куда-нибудь повыше, выплюнуть вихорь ядовитых спор.
Да разлетятся семена дикого испуга по миру! Да осядут на головы миллиардов! И да лишаться те остатков разума! И да пожрут наконец друг друга, до последнего, без остатка! Да не раздастся более звука человеческого над истоптанной в кровь землей!
«Как же я проникла сквозь это… эту крысиную щель? Как сама, ладно, ещё пойму. Но как рюкзак…?»
София озадаченно оглядывала миниатюрный лаз и распухший вещмешок. Она сравнивала несовместимое: заплечный груз и дыру.
«Может существует другой выход?»
За трое суток она не решилась даже осмотреть своё окружение. Попросту осветить свой случайный приют карманным фонариком. Невидимая сила вдавливала в пол. Сила – гнездившийся в искореженном сознании. Сила, – имя которой, – страх!
Первое время она лежала на голом камне. Полуживая. Бредящая. Иногда опомнившись, она лезла в свою громадную сумку. Тяжело вытягивала трёхлитровую пластиковую бутыль. Дрожащей кистью выкручивала колпачок. Склоняла ёмкость. И в подставленный, захлёбывающийся, рот вливала воду.
В первую же ночь она поняла, что сильно мерзнет. Что смерть у самых продрогших костей. Подвывая, как битая собака, София начала извлекать вещи из рюкзака. Наугад. Не понимая, не узнавая предметов. Не соображая, зачем они ей и что она ищет? В глазах была тьма. Электросветильник остался позабыт. Пожитки лезли и лезли. Какие-то тряпки, какое-то барахло. Мягкое, шершавое, острое, тупое, холодное, металлическое, пластмассовое…
И внезапно она смекнула. Затерянный нейрон наконец ворвался в сеть. Цепь замкнулась. Ток ударил в виски. Сознание осветилось острой радостью.
«Я спасена! Мне только нужен спальный мешок! Розыском его я и занята!»
Она вспомнила, что он закреплен снаружи. К самому дну рюкзака.
Легким стуком по камню напомнил о себе фонарик. Ладони покалывало от удовольствия. Вера в жизнь вернулась. По щекам было тепло от слез. Женщина осторожно протянула руку вниз, к карману анорак. Маленький светильник хранился спереди в большом кармане-кенгуру. Анорак плотная и легкая куртка. От ветра и дождя хороша. Но холод сильнее её. Потому София передумала вынимать свой миниатюрный плоский «светильник». Замершие руки подрагивали и не чувствовали своей силы. Если выронить – всюду безжалостный камень. Предохраняющее стекло и лампочка расколются на мизерные кусочки. Она была убеждена в этом. Всё живое так хрупко. А он, фонарик, – чудный организм. Светлый, беззащитный. Он ей доверился. Им нельзя рисковать. Это всего лишь каприз. Каприз её изнеженности. Неприспособленности. Непрактичности. Бесконечно долго её существование было тепличным, безопасным, безответственным, не нуждающимся. Время правды и перемен нагрянуло. Врасплох, невзначай, вдруг! Ты и есть – тот! Спаситель!
«Я спаситель! Я спаситель! Я спаситель… спасительница… женщина… я…»
София плакала, шептала. Машинально отстегивала и расправляла спальный мешок. Забралась внутрь с обувью. Ощутила тепло. Ледяное напряжение оттаяло. Страх забылся. Ещё несколько сонных всхлипываний. И всесильная усталость одолела трепет отчаяния. Она уснула. Бездонно, несчастно, как убитая.
Очередная ночь бед и волнений, и утомленных надежд канула в никуда? Но так ли? Закон сохранения энергии настаивает на ином. След твоих мыслей и чувств сберегается. Память о тебе хранится среди беспорядочного нагромождения истории вселенной. Свет предоставит о тебе всё. Все сведения, утерянные памятью.
Теперь же, спустя нескольких неосознанных дней, София недоумевала. Она не осилила свое беспамятство. Даже эхо бессознательного не пробивалось из глубокого и сырого колодца утерянных событий.
Она же ела – она не голодна. Чем тогда питалась? У входа в пещеру серели обёртки, огрызки, крошки… Это после неё? Вон в полумраке виднеется прозрачный пузырь. Он на треть пустой. Она утоляла жажду? Когда? Как?
А самое главное, о чем она думала? Какие мысли бродили в полусонном сознании? Справляла ли она нужду? Где и какую?
Что же с ней случилось? Отчего такая забывчивость? Она больна, или просто измотана дорогой и страхом?
Лаз превращал мрак в сумрак. Но половина пещеры всё равно укрывалось в тяжелой и таинственной тьме. Что же там? Существует ли ещё путь из этого камня? Что же прячется в той мгле? Возможно – ничто. Или хищный зверь? Дурочка, как она раньше не допускала такого. Может злое жестокое животное в упор наблюдает за ней. Прямо сейчас, наслаждаясь её испугом.
София попятилась спиной к выходу. И спотыкнулась об оставленный рюкзак. Только теперь она внимательно оглядела свой вещмешок. Он лежал хоть и выпотрошенный, но нещадно тучный. Немилосердно тяжелый.
О! Горе! Всюду, по всему видимому периметру, лежала смятая одежда, предметы обихода и еда. Разбросанное тянулось и туда, в глубину потемок. Как ей собрать всё это?!
Женщина осела по стене. Грубые острые выпуклости ранили сквозь куртку. София застонала горько, сокрушенно, взахлеб. Голова и шея затомились тупой болью. Которая быстро претворилась в острую пульсирующую муть в левом виске. Блеснуло сияние. Мука ретировалась, оставив место опьяняющей радости. София поняла – её крест, её бич, её гений, её окаянный дар воззвал к ней вновь. Её обуяла важда. Она расслабленно опала на рюкзак. И в полуяви отдалась видению.
