Куранты, шампанское, с Новым годом – с новым счастьем… И изменившийся в лице старший сын Федя. Ставя на стол фужер, Соня уже знала, что этот момент нельзя будет стереть из памяти. Федя быстро ушёл в свою комнату. Придя к нему, Соня увидела, что он плачет. Неловко обняла худого, уже переросшего её мальчика, и сама с трудом сдержала слёзы. «Всё будет хорошо, обязательно!» – хотела бы сказать она. Но врать ребёнку Соня не могла. И произнесла только:
– Ну мы хотя бы не в больнице Новый год празднуем! Видишь, успели домой.
Прибежал Жорка, которого всё сложнее было называть Георгием из-за его неуёмных и частых проказ, обнял брата и сказал то самое, что мама не смогла:
– Сё будет ховошо!
А Федя уже вытирал мокрые щёки и извинялся за то, что дал волю эмоциям. Соня прервала его:
– Ты имеешь право на всё, что ты чувствуешь. Тебе сейчас действительно очень тяжело. Кто бы мог подумать, что так будет…
***
Федя всегда был большим – высоким, крупным. Весь в отца! Соню с первых месяцев его жизни мучали упрёками в том, что она сына перекармливает. «Но он ведь на грудном молоке только!» – удивлялась поначалу молодая мать. А потом перестала оправдываться и просто привела к педиатру мужа. «Ну да, у вас генетика, ничего не поделаешь», – сдалась та. Вскоре слова «у него папа большой, да и я не маленькая» стали для Сони универсальной реакцией на слова мамочек в песочнице, в садике, в школе… Лишний вес был для неё самой мощным триггером. Она много лет с переменным успехом стремилась к стройности – и никогда не бывала довольной собой.
Соня отдала Федю в баскетбол, чтобы он наконец-то перестал сутулиться (большинство его одноклассников были ниже его на голову, а некоторые и на две). Промучившись четыре года, сын стал прогуливать тренировки, и в конце концов выяснилось, что у него проблемы в команде. Он видел и понимал игру – единственный из всех ребят. Но они в нём смогли разглядеть… только лишний вес, будь он неладен. Соня не стала просить Федю вернуться в баскетбол, нашла для него занятия плаванием. Несколько месяцев тренировок, потом летние каникулы – наконец-то! – с подвижными играми во дворе. А потом 1 сентября, снова тренировки…
Федя начал худеть как-то незаметно. В ноябре он уже стал стройным, как молодой кипарис. Тот самый, который является мерой мужской красоты. «Израстается!» – радовалась Соня. А вместе с ней – родня. Верилось, что и плавание помогает. А что у Феди голова часто болит, так это метеозависимость. Сама Соня регулярно страдала этой напастью. Таблетка обезболивающего – и всё в порядке. Пару раз Федю отпускали с уроков домой из-за плохого самочувствия. Иногда у него болел живот. «Надо меньше кетчупа в макароны бухать!» – ворчала Соня.
Но однажды (если точнее, 19 декабря), провожая сына на тренировку, она ахнула. Сердце болезненно сжалось. Соня поняла, что Федя не стройный, а худой. Болезненно худой. Не находя себе места, она дождалась его возвращения и поставила на весы. Оказалось, что за неделю он потерял почти 4 килограмма! Стараясь держать себя в руках, Соня записала его на 21 декабря к эндокринологу. Но, хотя её муж уже два года болел сахарным диабетом второго типа, а значит, дома был глюкометр, она не додумалась сделать простейшее измерение.
Зато уровень глюкозы в крови Феди первым делом решила проверить эндокринолог в поликлинике. Соня по взглядам, которыми обменялись врач с медсестрой, уже поняла, что анализ хорошим не будет. Да и должна же была быть у резкой потери веса какая-то причина! Но когда медсестра, отдавая листочек с результатами анализа врачу, выдохнула: «Пфу-пу-пу!», у Сони пересохло во рту. Уровень глюкозы натощак у Феди был 14,9 (при норме до 6). Эндокринолог сразу начала выписывать направление в детскую областную больницу – на госпитализацию. Процесс этот оказался небыстрым, и Соня тут же, в кабинете, начала писать клиентам, что занятия отменяются – на неопределённый срок. Поинтересовалась у врача, можно ли заехать домой за вещами. «У вас час-полтора», – ответила та.
И в указанное время Соня, заперев все свои переживания на замок, уложилась. Вызвала такси до дома, быстро собрала вещи, снова вызвала такси – уже до больницы. И утешала Федю прежде всего невозмутимым, уверенным видом. Недрогнувшей рукой поставила таксисту, принявшемуся громко, на всю улицу, отчитывать её сына за то, что он слишком сильно хлопнул дверцей его драгоценного авто, одну звезду и указала, что водитель был груб. Простить такого отношения человеку, слышавшему по дороге, что её ребёнку поставили неутешительный диагноз, Соня не могла. Да и не хотела.
Уже потом она подумала, что не дать себя захватить панике ей помогла деятельность: постоянно надо было что-то делать, куда-то ехать, идти, заполнять документы… Это давало опору. Но в то же время Соня была как в полусне. Когда в приёмном покое областной больницы эндокринолог Наталья Валерьевна после осмотра Феди дала ей в руки книгу и велела внимательно прочитать, она даже не удосужилась изучить обложку. Уже сам сын спросил: «Мама, у меня что – сахарный диабет первого типа?» И сердце у Сони снова ухнуло – куда-то в правую пятку. У её мужа был диабет второго типа, он уже пару лет сидел на таблетках и вёл вполне привычную жизнь. Но первый тип – это ведь зависимость от инсулина. На всю жизнь.
Потом были звонки маме, крёстной, мужу… Надо было пристроить на неопределённый срок Жорку, с которым пока сидела свекровь. Конечно, пришлось сказать всем и обо всём. Вынести охи и ахи, первую волну обвинений: «Я же говорила, что надо следить за ним! Не давать сладкое. У него же отец… Эх!» Как раз то, чего Соне не хватало. А то она сама себя не успела сгрызть до костей. Но взбесило её другое: двоюродная сестра совершенно серьёзно начала утверждать, что это всё ошибка, что пройдёт. Ложная надежда – это хуже, чем никакая. Соня только-только смирилась с тем, что её сын будет неразлучен с глюкометром и шприц-ручкой, и тут такие слова. Ей вспомнилось, как она ловила себя на ощущении, что Игорёшка, мёртвый вот уже несколько дней, толкается у неё в животе. С того ужасного периода прошло семь с половиной лет, но оказалось, что безумная надежда ещё способна ранить её, Соню. Только чтобы разделаться с этим раз и навсегда, она спросила у эндокринолога, уверена ли та в диагнозе. «В вашем случае клиническая картина абсолютно ясна. У меня нет сомнений», – ответила Наталья Валерьевна. Вот и всё. Вдох – выдох, загоняем слёзы подальше, начинаем действовать.
Если бы рядом были другие матери детей-диабетиков, наверное, было бы проще. Но Федю сначала положили не в эндокринологическое отделение, а в 14-е – для «невыясненных» и потенциально заразных: подвёл заложенный нос. Сначала предстояло вылечить эту, совсем неважную на фоне выявленного кошмара, болячку. Параллельно с замерами уровня глюкозы и инъекциями инсулина. Медсестра из эндокринологии пришла и всё объяснила (как пользоваться глюкометром и шприц-ручкой, что можно есть, а от чего лучше воздержаться), дала листочки с самой необходимой информацией, снабдила номерами телефонов – своим мобильным, сестринского поста и ординаторской. Соне предстояло звонить в профильное отделение после каждого замера и ждать указаний. Информации было много, слишком много для того, чтобы оставалось время на мысли. Федя глядел на неё во все глаза, в которых читалось: «Мама, всё ведь будет хорошо?» И у Сони не было другого выхода: она улыбнулась и нашла в себе силы сказать что-то типа «хорошо, что вовремя выявили».
