Город Скорбный Минор наполнял колокольный звон: он слетал в кривые узкие переулки и обрушивался на вставших с зарей торговцев, что поспешно раскладывали свои товары на рыночных площадях. Звук колоколов катился по грязным булыжникам в сторону пристани и летел дальше над серыми волнами неспокойного залива. В пронзительном, отдающем железом перезвоне слышались истерические нотки.
Нескончаемый жуткий голос колоколов отражался эхом внутри крытых сланцем могильных курганов, которым город был обязан своими вздыбленными улицами, покосившимися домами и тесными переулками. Курганы эти, возрастом старше самого Скорбного города, давно перекопанные в бесплодных поисках добычи, напоминали оспины, оставшиеся после какой-то древней заразы. Звон колоколов достигал рассыпанных, изломанных костей, что с незапамятных времен покоились в выдолбленных колодах среди сгнивших шкур и каменных орудий, среди костяных бусин и украшений из ракушек, меж скорчившихся собачьих скелетов, а порою и лошадей, чьи головы с пробитыми между левым глазом и ухом дырами в черепе были отрезаны от туловища и уложены в ногах у хозяина. Эхо колокольного звона пробуждало погруженные в многовековой сон тени.
Некоторые из этих кошмарных теней восстали в ответ на зов. Сбрасывая с себя в предрассветной тьме черепки и землю, они почуяли присутствие… кого-то или чего-то. А затем вновь вернулись в свои мрачные обители – и для тех, кто видел этих призраков и хоть что-то о них знал, их уход походил скорее на бегство.
На Храмовой площади, по мере того как солнце поднималось над холмами все выше и выше, колодцы, фонтаны и каменные чаши до краев заполнялись монетами; среди груд меди поблескивало золото и серебро. Возле окруженных высокими стенами храмов Огни уже собирались толпы горожан, радуясь в лучах утреннего солнца, что внезапная смерть прошла мимо, и благодаря Спящую Богиню, которая по-прежнему продолжала спать. Толпы слуг видели в то утро выходящими из боковых дверей святилища Худа, ибо богатые имели обыкновение откупаться от Повелителя Смерти, рассчитывая в очередной раз проснуться со спокойной душой в своих мягких постелях.
Для монахов же Королевы Грез прошедшая ночь стала поводом для траура, ибо цивилизация вновь показала свое покрытое шрамами полуночное лицо, и имя этому лицу было Убийство. Потому-то и не смолкали колокола, и на порт Минора, подобно савану, опускался их жуткий звон, холодный и жестокий, – звон, от которого никто не мог убежать…
А тем временем в переулке за небольшим домом на Нижней Торговой улице прорицатель Колоды Драконов, окруженный кольцом терпеливо ждущих своей очереди собак, шумно избавлялся от завтрака, который состоял из гранатов, хлеба, чернослива и разбавленного вина.
За спиной Эмансипора Риза с грохотом захлопнулась дверь, задребезжав непрочным засовом, прежде чем вновь осесть на изношенных кожаных петлях. Эмансипор уставился в узкий, пахнущий плесенью коридор. В расположенной справа, на высоте пояса нише одинокая сальная свеча освещала пятна от сырости, потрескавшуюся штукатурку и крошечный каменный алтарь сестры Солиэль, усыпанный увядшими цветами. На дальней стене, в нескольких шагах от того места, где стоял сейчас Риз, висел тяжелый палаш из черного железа с крестовидной рукояткой и бронзовым шаром на эфесе; скорее всего, палаш давно уже проржавел в покрывшихся патиной ножнах. Эмансипор взглянул на оружие своей юности, ясно ощутив груз пяти… да что там пяти – почти уже шести прожитых десятилетий, и на его морщинистом, опаленном солнцем лице отразилась печаль.
Жена Риза молча трудилась в кухне, занятая тем, что прогревала сырой песок. Котелок из-под утренней каши и тарелки на деревянном столе рядом с ней все еще ожидали чистки. Прислушиваясь к отрывистому и все более сбивчивому дыханию супруги, Эмансипор мысленно представил себе ее неповоротливую массивную фигуру.
– Это ты, Манси?
Эмансипор заколебался. Он мог прямо сейчас развернуться и уйти – Риз умел измерять глубину и знал, как вязать любые узлы. Его не пугала раскачивающаяся под ногами палуба. Он мог покинуть этот вшивый проклятый город, бросить жену и визгливых, вечно хнычущих отпрысков, которых они произвели на свет. Он мог… просто сбежать.
Однако Эмансипор вздохнул и ответил:
– Да, дорогая.
Жена повысила голос:
– А почему ты не на работе?
Риз набрал в грудь побольше воздуха:
– Видишь ли, я… – Он помедлил и громко, решительно завершил: – Я теперь безработный.
– Что ты сказал?
– Без работы, говорю, я остался.
– Неужто тебя уволили? Выгнали? Ах ты глупый, негодный…
– Колокола! – заорал он. – Колокола! Ты разве не слышишь?
В кухне на мгновение настала тишина.
– Смилуйтесь, Сестры! Идиот! Почему ты не ищешь работу? Немедленно найди новое место. Если ты думаешь, что будешь тут болтаться без дела, глядя, как наших детей вышвыривают из школы…
Эмансипор снова вздохнул.
«Ты всегда была на редкость практичной особой, дорогая Субли…»
– Уже иду, милая.
– И не возвращайся, пока не найдешь работу. И не абы какую, а хорошую. Будущее наших детей…
Он захлопнул за собой дверь и встал, уставясь на улицу. Колокола продолжали звонить. Становилось все жарче, в воздухе пахло нечистотами, гниющими ракушками, человеческим и звериным потом. Субли готова была душу продать за старый, ветшающий дом у него за спиной – а уж до чего ей нравился сам район. Что до Эмансипора, то здесь воняло в точности так же, как и в других местах, где им доводилось жить. Разве что гниющие в сточных канавах овощи были разнообразнее.
«Место, Манси, очень важно. Все зависит от места».
Через дорогу ходил вразвалочку перед своей лавкой Старж Плетельщик, раздвигая ставни на окнах и бросая многозначительные любопытные взгляды на верхушку кургана, горбившегося посреди улицы между их домами. Этот старый пердун все слышал. Не важно. Теперь Субли в рекордные сроки закончит возиться с котелком и тарелками, а потом выползет на улицу и начнет трепать языком, тараща глаза в поисках сочувствия, это уж как пить дать.
Ему и в самом деле до конца дня позарез нужна новая работа. Иначе все уважение, которого Риз сумел добиться за последние полгода, исчезнет быстрее, чем огонек свечи под порывом урагана, и к нему вернется мрачное прозвище Манси Неудачник, призрак прошлого, тенью следующий за ним, а суеверные соседи вроде Старжа Плетельщика будут совершать охранительные жесты каждый раз, когда их пути пересекутся.
Любой ценой найти новую работу. Теперь имело значение только это. И не важно, что в последнее время какой-то сумасшедший бродит ночами по городу; не важно, что каждое утро тут и там обнаруживаются страшно изуродованные тела жителей Скорбного Минора: с пустым, невидящим взглядом (если у них вообще оставались глаза) и искаженными в смертельном ужасе лицами. И эти трупы с отсутствующими частями тела… Эмансипор содрогнулся. Не в том причина, что мастеру Балтро никогда больше не понадобится кучер, разве только для команды сгорбленных белолицых могильщиков, которые отвезут усопшего в последний путь, к месту упокоения его предков, после чего род Балтро прервется навсегда.
