Ночь выдалась особенно холодной. С вечера кружил снегопад, белыми хлопьями, словно крупными кружевами, укутывал крыши ветхих домов и дороги. Сверкая в тусклом, подёрнутом туманной плёнкой тумана лунном свете, снег укрывал под пушистыми шапками еловые ветви и кроны старых лип.
Катарине не спалось. Зябко натянув тонкое одеяльце на плечи, она свернулась клубком в углу кровати, с тоской глядя в окно. Стекло заиндевело, мороз рисовал на нём причудливые узоры, и Катарина, то ли от усталости, то ли от рези в слипавшихся глазах, с тревогой всматривалась в морозные линии и изгибы. Ей чудился волчий силуэт, застывший между уродливых деревьев. Вот зверь вскинул голову, словно собираясь взвыть на луну, и девушка вздрогнула.
Нет, не показалось. Там, в зловещей дымке тумана, опутавшего тёмный лес, действительно раздался жуткий, леденящий кровь, вой.
Катарина вскочила с кровати, ноги запутались в одеяле, и едва не подкосились от ужаса. Среди ночного мрака, разрывая сумрак, замелькали огни факелов, они приближались в сторону деревни, и у девушки кольнуло в груди. Дровосеки никогда не возвращаются после наступления темноты, в лесу поджидает опасность — дикие звери, мужчины дожидаются рассвета, чтобы покинуть лагерь.
Что-то случилось…
Торопливо натянув тёплое шерстяное платье поверх ночной сорочки, Катарина сунула окоченевшие ноги в башмаки, и ринулась в коридор. Будить мать, или сначала проследить, к какому дому направятся вернувшиеся дровосеки? Её отец тоже с ними, уехал неделю назад заготавливать дров на остаток зимы, старший брат Том три дня как был в городе, а сестра Элиза гостила у двоюродной бабушки в соседней деревне, помогая той по хозяйству. Поэтому Катарине приходилось выполнять основные обязанности, так как мамы часто не бывало дома — София была знахаркой, принимала роды, лечила всякую хворь у детишек, и никогда не отказывала в помощи тем, кто просил.
Катарина не жаловалась, понимая, что матери одной не справиться. Таскала воду из колодца в тяжёлых крынках, разжигала печь, готовила еду, стирала одежду и убирала комнаты. Все эти хлопоты были ей не в тягость, по природе своей в свои восемнадцать лет, Катарина была жизнерадостным, неусидчивым ягнёнком, как ласково называла её престарелая бабушка Надин. Старушка обожала младшую внучку, и девушка отвечала ей взаимностью, потому, когда два года назад бабушка внезапно умерла, долго и искренне горевала.
Отец сказал, мол, его мамаша просто скончалась от старости. Уснула и больше не проснулась. Но легче от этого Катарине не стало. Со смертью Надин ей было не с кем посекретничать, некому рассказать о своих переживаниях, и в шестнадцать лет девушка впервые познала горечь потери…
***
Скрипнули ворота, нехотя поддавшись напору, по окнам махнули огненные вспышки. У Катарины перехватило дыхание, сомнений не осталось, мужчины заходили в их двор. Прилипнув к ледяному стеклу в кухне, она тревожно следила за тем, что происходило во дворе. Вот сосед Большой Сэм и его сын с трудом втащили к крыльцу повозку, накрытую шкурами медведя. Бурые пятна на снегу заставили Катарину вскрикнуть, и она отпрянула, прижав кончики пальцев к побелевшим губам.
— Мама! Мама, просыпайся! — отчаянно вопя, она бросилась к спальне родителей, толкнула дверь, и, споткнувшись о подол платья, едва не рухнула на пороге. — мамочка, вставай, что-то случилось!
Взгляд упал на аккуратно застеленную кровать. Софии в комнате не оказалось. Должно быть, её опять вызвали к больному, и она тихонько ушла, думая, что Катарина уже спит. Ощутив стылый озноб, девушка робкими шажками двинулась к входу. Сердце её гулко отбивало дробь, по коже ползли мурашки. Громкие голоса снаружи вселяли страх, но сидеть тут в неизвестности, она не могла.
Ах, если бы Том был рядом! Только он умел утешить её, прогнать ужас, и согреть в объятиях. Её старший брат, которого Катарина обожала.
Он был для неё не просто братом. Пусть это неправильно, дико, мучительно стыдно, и Катарина никогда бы не призналась в этом даже себе, но к Томасу она испытывала нечто иное, нежели сестринская привязанность. С тех пор, как впервые заметила на себе восхищённые взгляды парней, а детские платьица пришлось отдать соседке для её дочери, Катарина вдруг осознала, что с ней творится неладное.
Она провожала Томаса жадными глазами, украдкой наблюдала за ним, когда он работал в кузнице или на полях, с неистовым нетерпением разглядывала его высокую, стройную фигуру с мощными плечами и бугорками тугих мышц на руках; любовалась его строгим профилем, казавшимся высеченным из стали; ловила его насмешливые взоры, и томительно тонула в синих, как самое ясное небо, глазах. С замирающим сердцем запускала руки в его непокорные, густые чёрные волосы, вьющиеся на концах, и тихонько таяла от нежности и истомы, когда Томас обнимал её.
Да, этот постыдный секрет Катарина хранила бережно, страшась даже думать о нём. Она не имела права любить своего брата, как мужчину. И всё равно любила…
— Нет! Не ходи туда, Кэт! Не надо!
Пронзительный вскрик подруги, и её настойчивые руки остановили Катарину в двух шагах от крыльца. Она не удивилась, откуда здесь Мария, и лишь сердито отмахнулась, желая увидеть самой, что же такое там, в повозке… Что или кто.
— Уйди прочь! Не смей мной командовать!
Невысокая и тощая, Мария с неожиданной силой оттеснила её в сенцы. Захлопнула дверь, отрезав их обеих от разгулявшейся метели, шумно выдохнула в лица подруги, и прошептала:
— Твой отец, он… Это его они привезли, Катарина. Он мёртв.
— Ты спятила?! Зачем ты врёшь? — задохнувшись от нахлынувшего ужаса, яростно отпихнула Марию девушка, но почему-то выйти во двор не решилась.
Как поверить в страшную весть? Папа не мог умереть, ещё неделю назад он был здоров и полон сил, улыбался Катарине, собираясь в лес, уплетал с аппетитом, и, по привычке, смешил дочерей и жену, травя смешные байки. Нет, он жив! Мария ошиблась, да как она вообще посмела обмануть?!
— Не ходи туда. — дрожащим голоском повторила подружка, тряхнув огненно-рыжими кудрями, вечно падающими ей на лицо, а потом проворно встала так, чтобы закрыть собой дверь.
Кто-то рывком потянул за дверную ручку, Марию грубо оттолкнули в сторону, и в дом гуськом потянулась скорбная процессия. Большой Сэм, натужно кашляя, шёл впереди, руководя остальными, вместе с сыном они несли… Безжизненное тело. Из-за спин мужчин Катарине не удавалось видеть всё в деталях, но она узнала разодранный камзол отца, весь в крови, с болтающимися клочьями рукавов. Узнала и судорожно вскрикнула.
— Прости, девочка…
— Мне жаль, малышка. Мы ничего не могли сделать…
