Рит сидел на старом, развалившемся пне возле своего дома. В голове, как всегда, кружились горькие мысли, проносились обрывки воспоминаний, похожие на клочки серого тумана. Вот уже два года, как он остался один. И эти два года казались ему какой-то сплошной и огромной бесконечностью. Дом опустел, стал чужим, безрадостным, и он бы никогда не возвращался в него, если бы ему было куда пойти. Но идти Риту было некуда, и поэтому он каждый день по многу часов кряду сидел на своем любимом пне и предавался отстраненным, далеким думам и воспоминаниям. Издали его согбенная фигура напоминала тоскливую корягу, сиротливо торчащую из голодной земли кривым зубом. Но в этом плотном душном, словно живом сумраке легко было ошибиться.
Наконец, Рит шевельнулся и, чуть слышно вздохнув, пробормотал:
– Пойду я, – он ласково похлопал ладонью по трухлявому, изъеденному глубокими морщинами боку пня, словно тот был живым существом и тяжело поднялся.
Но Рит не пошел в дом, напротив, он медленно двинулся прочь от него по узкой, почти неуловимой тропинке, что уводила куда-то все дальше и дальше в самые глубокие недра сумрака. Рит не боялся. Он ходил этой дорогой сотни раз и мог бы пройти ее даже с закрытыми глазами в кромешной тьме. Но вокруг была не кромешная тьма, а скорее, прозрачная, но угрюмая ночь. Ночь, которую Рит не выносил и ненавидел, ночь, которая никогда не кончалась. К ней уже давно было пора привыкнуть, но Рит не мог смириться. И все потому, что он принадлежал к числу тех немногих, что видели своими глазами солнце и еще помнили, как ярок и удивителен его свет, ласкающий землю. Да, он видел солнце – настоящее, горячее, ослепительно-золотое, – под которым так хотелось жить, дышать, смеяться, но это было давно, так давно, что сейчас кажется лишь сном. Но он видел солнце, видел его жаркий диск, и от этого окружающая его липкая, колючая, давящая ночь была еще горше. Нынешнее поколение никогда не ведало солнечного света, а то, чего не видел и чего не знаешь, по тому и страдать незачем. А Рит страдал, потому что был стар, как тот давно погибший пень, оставшийся от некогда сильного, ветролюбивого, шумного дерева, что не выдержало разлуки с ярким светилом. Страдал, потому что еще помнил прежнее время и прежний мир. Тех, кто помнил его, остались единицы. Почти все сгинули в первые же годы вечного сумрака. А он выжил, хотя жить не имело смысла.
И теперь он снова, в который раз шел туда, где ему было спокойно, туда, где осталось его сердце, туда, куда он однажды возвратится, но уже навеки. Рит привычно пробирался меж каменными холмиками кладбища. Наконец, он остановился перед бугорком, обложенным белыми, словно светящимися камнями.
– Здравствуй, Лирана, – тихо проговорил Рит и устало опустился на один из камней. Мир и без того тихий, казалось, и вовсе замер в безмолвии. Где-то на грани видимости меж могильных холмов бродила какая-то смутная тень, видимо, тоже какой-то бедолага, как и он, остался один-одинешенек и для которого теперь поговорить с усопшим – единственная отдушина.
Рит снова посмотрел на белые камни и в тысячный раз пожалел, что нынче нет цветов. Лирана их очень любила. Она была очень жизнелюбивой и красивой, его Лирана. Она любила гулять с ним ясными солнечными днями, когда небо над головой синее-синее, а ветерок чуть слышно качает развесистые кроны зеленых деревьев. Ее светлые теплые волосы украшали венки из полевых цветов, а в глазах играли веселые зайчики. Такой Рит и запомнил ее навсегда – вечно юной, смеющейся, счастливой, с букетом в руках, который он подарил ей тогда, в дни их зарождающегося романа. Все было по-другому в то время: было солнце, были цветы, были надежды, было счастье и казалось, что так будет всегда и навечно. Но вот уже два года, как он остался один, и вот уже целую вечность нет солнца, нет цветов, надежды, счастья и жизни тоже нет. Лирана не смогла вынести этой ночи, она слишком любила свет.
Рит еще долго сидел на камнях. Возвращаться домой ему не хотелось. Он снова глянул на тихое кладбище в поисках понурой фигуры, что бродила меж камней. Та была неподалеку, стояла, преклонив колени перед одним из могильных холмиков. Полумрак и низко опущенная, словно в молитве, голова, создавали такое ощущение горя и отчаянной безысходности, что даже у Рита защемило сердце. Фигура не шевелилась, стояла, словно окаменев, целиком поглощенная своими бедами и горькими мыслями. Посидев еще немного и сказав тихое «прощай» Лиране, Рит направился домой. Проходя мимо печально согбенной фигуры, он остановился. Та не шелохнулась при звуке его шагов, также безмолвно стоя на коленях. Рит взглянул на могилу. Серые камни надгробья ничем не отличались от множества других, но на одном, плоском, стояла миниатюрная чашечка на ножке, и в ней горел трепетный крохотный огонек. Рядом лежало простое колечко.
Рит стоял молча, боясь вмешиваться в горестную тишину и тоскливо, с какой-то яростной обреченностью смотрел на язычок пламени. Глухая боль, которая, казалось, остыла, неожиданно вновь разгорелась, раскалив землю под ногами, и он уже хотел было броситься прочь, потому что вдруг с новой устрашающей силой нахлынули воспоминания, горечь и слабость, разбередив больное сердце, но фигура у могильного холма в этот момент, словно сбросив оцепенение, шевельнулась. Упал с головы капюшон плаща, открыв длинные светло-золотистые волосы, и Рит увидел глаза – наивные, невыразимо печальные, полные слез, что медленно и неудержимо стекали по бледным щекам и капали на камни. Она не испугалась его присутствия, просто молча смотрела на него снизу-вверх, не утирая слезы, и не в силах их остановить.
Секунду назад Рит хотел уйти, но сейчас, увидев эти золотистые волосы, что будто смеялись над вечной ночью, эти погасшие заплаканные глаза, эти преклоненные колени, это всепоглощающее отчаяние, что будто впечаталось в каждую черточку лица, заставили его остановиться. Перед ним была худенькая, тонущая в просторном, слишком большом для нее плаще, девочка лет десяти – одиннадцати. Рита поразила эта юность. Он никогда за всю свою жизнь не видел такой не по годам взрослой, страдающей, измученной юности. В ее недетских глазах за болью и непониманием таилось что-то такое, чего никак нельзя ожидать от десятилетнего ребенка. Сердце Рита невольно сжалось.
– У вас тоже кто-то умер? – вдруг спросила она. Голосок ее был тихий и словно надломленный.
– Да, моя жена, – почему-то Рит был рад тому, что девочка заговорила с ним. Наверное, ему просто хотелось поговорить с кем-нибудь. Но девочка не сказала больше ни слова, снова отвернулась. Рит не видел, но знал, что она опять беззвучно плачет. Он присел рядом.
