Срок вербовки заканчивался, и Клава каждый день ждала от Степана телеграммы о возвращении. В последние дни она старалась не задерживаться на работе и всякий раз, зайдя в комнату, жадно шарила глазами по столику в надежде увидеть долгожданный почтовый квадратик бумаги. Не найдя его, устало опускалась на стул.
– Даль-то дальняя. Это тебе не Манино, а край
света.
Я приехал к сестре из деревни Вишнёвки на учёбу. Не теряя времени, достаю из учебника географии карту СССР и начинаю измерять расстояние от нашего города до Камчатки, высчитывать дни, за которые телеграмма обязательно должна прибыть к нам.
Видя, с каким усердием я вожусь с линейкой и карандашом и называю «точное» время получения весточки от мужа, сестра, видимо, начинает верить моим предсказаниям и успокаивается. В такие минуты она заметно хорошеет. Маленькая, светловолосая, растроганно смотрит на меня большими детскими глазами. Сестра начинает наводить в комнате и без того наведенный порядок, словно Степан должен войти сюда с минуты на минуту. Клава шутит со мной и напевает « Песенку фронтового шофера».
– Степа любит эту песню. Он же у меня заядлый шофер. – А там на сейнере мотористом работает.
Я радовался за сестру и вспоминал ее свекра Егора Гавриловича, называвшего сноху за трудолюбие и вечные хлопоты «пчёлкой». Не было во дворе такой работы, какую бы Клава не сумела выполнить. Если кто-то из соседей приступал к замесу песка с глиной, могла дать дельный совет по кирпичной кладке, а то и сама сложить плиту. Если вдруг портился водопроводный кран, к слесарю за помощью не обращалась, потому что разводной ключ держала в руках покрепче иного сантехника. Находила любые неисправности в сплетениях электрических проводов, так как сама была первоклассным электриком. Отменной мастерицей сестра считалась и в чисто женской работе.
Егору Гавриловичу Клава была люба и тем, что не скупилась на гостинцы и, само собой, в каждый его приезд догадывалась поставить на стол четвертинку водки.
Егор Гаврилович, еще не старый, крепкий мужчина, большой любитель выпить, повеселиться, а заодно и похвастаться своим достатком, жил в пригородном селе Манине, что было большим удобством для поездок на городской базар: летом – с овощами и молоком, поздней осенью, связав в тугие мешки сотни веников, отправлялся торговать ими не только в областной центр, но и в другие города страны.
Рассказывала Клава: два года назад поехал он с вениками в магадан. Вернулся с барышом. После того и надоумил Егор Гаврилович Степана попытать счастья на заработках.
– В два захода и свой «Москвич» будешь иметь.
Почти каждую субботу Егор Гаврилович заезжает к нам с пустым бидоном из-под молока переночевать, отдохнуть и, конечно, выпить. Как только он сбросит в коридоре свою гулко звенящую ношу, у наших окон появляется однорукий сторож Климов, которого все жильцы нашего двора зовут Климом. Они долго курят, как бы невзначай бросают взгляды на собираемый Клавой ужин, но садиться за стол не торопятся. И тогда Клава отзывает меня в сторону:
– Не посчитай за труд, сбегай в магазин. И себе
лимонаду купи.
Какой же здесь труд! Я рад уважить Клаве и опять же люблю наблюдать за взрослыми людьми, слушать их разговоры, которые после первой рюмки становятся разнообразными и бесконечными.
Егор Гаврилович обязательно предлагает выпить мне:
– За компанию.
– Не буду. Зачем мне она. Я учусь.
– Мал ещё, – вступается сестра, – да и к занятиям
надо готовиться.
Я второкурсник строительного техникума и этим объясняю гостям причину отказа от угощения.
– Перед н е й все равны, – утверждает захмелевший Егор Гаврилович.– А занятия не уйдут. Сколь ни учись, все равно умрёшь дураком.
– Верно, что и говорить, – соглашается Клим, пододвигая к себе стакан, словно боясь, как бы его кто не отобрал. Что бы ни говорили Климу, он всегда со всеми соглашается, что очень не нравится мне. Ведь не правду сказал Егор Гаврилович насчет учёбы, зачем же поддакивать. Неужели так трудно высказать своё мнение? Непонятно.
– Однова живём! – продолжает Егор Гаврилович.– Вон мой сосед дочь Любку замуж отдавал. Он как? Гости за стаканы, а он в хлев к корове. Ждёт, пока не выпьют. Не пил, а всё равно подох! Давай-ка ещё по одной…
Но о чём бы ни начинался разговор, сводился он всегда к приезду Степана.
– А ну-к он кудрявую привезет иль узкоглазую? – подшучивает Егор Гаврилович над снохой.
– Пусть, – соглашается Клава, – места всем хватит.
– Пускай сам возвертается. Встретить есть чем. «Дурмана» я литров сорок приготовил. Курей, утей тоже вдоволь, – в который раз перечисляет Егор Гаврилович.
Я Степана знаю мало, так как видел всего лишь раз, когда он накануне отправки в армию приезжал к нам с Клавой в Вишнёвку, потому каждый раз волнуюсь, когда заходит разговор о предстоящей с ним встрече. -Такой же он, как отец, толстый, весёлый и выпить… не любит. Может, отвык, – утешает сестра. – Вы с ним подружитесь.
До замужества Клава к нам в деревню наведывалась чаще. После окончания школы ФЗО, где получила специальность электрика, она работала на стройках города, почти начисто разрушенного войной. Накануну выходного дня я был весь в ожидании сестры. Клава не входила, а влетала в избу, шумная, веселая. Язычок коптилки тревожно трепыхался из стороны в сторону, грозясь ежесекундно исчезнуть в темноте.
– Как вы тут, не замерзли? Мужичок с ноготок, живой? – заглядывала Клава на печь.
– Ага.
И сердце радостно замирало от её слов, от прикосновения мягких прохладных ладоней. Ещё сильнее вжимался я в полуостывшие к полуночи кирпичи, ожидая городского гостинца. Что она привезла мне сегодня?
Чаще всего Клава дарила мне книги. Они нередко попадались ей в кучах битого кирпича, под завалами стен и потолочных перекрытий, что приходилось расчищать рабочим, прежде чем начать строить новый или восстанавливать старый, покалеченный снарядами и бомбами дом.
– А ну-ка, мужичок с ноготок, в какой руке? —улыбается Клава, закидывая руки назад.
Знаю, все подарки будут мои, но всё равно включаюсь в игру. Клава привезла несколько голубых электрических лампочек, совсем недавно освещавших фронтовой город, и десятка два величиной с ладонь керамических плиток. Из них хорошо строить домики. Конечно, ни у кого из моих ровесников нет ни того, ни другого. А ещё Клава привезла тяжёлую буханку ржаного хлеба. Мама подержала минуту на ладони, словно определяя вес, затем аккуратно разрезала на три равные части. Но, как ни просила она Клаву подкрепиться, хлеб есть сестра не стала.
– В городе напилась-наелась, – шутила Клава. – Да и с дороги не хочу.
