… Над Заречьем медленно занимался рассвет, осторожно окрашивая небосвод в нежно-розовый цвет. Ещё невидимое за горбатыми сопками восходящее солнце уже позолотило лёгкими мазками узкие полоски облаков на горизонте, безмолвно растворяя потускневшие созвездья на бледнеющем небе.
В предрассветных сумерках яркими огнями загорались окна притихших домов; из печных труб в чистое небо протянулись жиденькие струйки дыма, расстилаясь в безветрии над селом сизым покрывалом.
В весеннем морозном воздухе слышалась утренняя перекличка горластых петухов, да где-то на окраине села вдруг лениво залаяли собаки, пугая предрассветный покой.
…Подоив корову и осторожно держа в руке доёнку с молоком, Мария Свергунова с раздражением захлопнула калитку загона. Провожаемая мычанием коровы, Мария поднялась на крылечко дома и прошла на веранду. Поставив доёнку на стол, она резким движением убрала со стола пустые бутылки и, прикусив губу, покосилась на дверь дома.
После вчерашнего обильного застолья по случаю неожиданного приезда её брата Валерия, муж оказался «не в форме» и теперь Марии пришлось выполнять и свои обязанности по дому, и обязанности мужа по хозяйству.
Процедив молоко и разлив его по банкам, она отжала марлю, через которую процеживала молоко, и с раздражением бросила её в тазик для стирки. Накрыв банки чистым полотенцем, Мария распахнула дверь в дом и решительно прошла в спальню.
На кровати, раскинув руки, похрапывая и хлопая губами при каждом выдохе, безмятежно спал муж.
Мария остановилась у кровати и, укоризненно покачав головой, резко наклонилась и тряхнула мужа за плечо: – Степан, а Степан, поднимайся! – Мария трясла мужа за плечо. – Вот, чёртяка, напился вчера, как сапожник…А ведь клялся, что больше в рот не возьмёт…У-у-у!.. Па-разит, ока-ян-ный!
Мария продолжала трясти мужа, ругая его и едва сдерживая кипевшее в ней негодование.
Вздрогнув, Степан зевнул, потянулся и повернулся к жене: – Маша…, а… а… что случилось?
Молча, с укоризной посмотрев на мужа, Мария подошла к окну и одёрнула на окнах занавески. Не оборачиваясь к мужу, с недовольством сказала: – Да ничего не случилось…Ты бы, Степан…, пока Валерий у нас…, съездили бы за кукурузой. Вдвоём-то сподручнее, да и Мишку с собой возьмите… Та, что ты раньше привёз, уже заканчивается… Ещё на два раза курей покормить осталось… – И повернулась к Степану: – Давай вста-вай! Я успела уже и корову подоить, и всё хозяйство накормить, и завтрак вам приготовить…Там… – она кивнула головой – у вас ещё осталось… после вчерашнего, допивайте – и за кукурузой… – И, выходя на кухню, уже с нескрываемым раздражением, повторила: – Давай вставай, чего разлёгся…, как боров… А я пошла, Валерку и Мишку надо разбудить. Хватит им спать… День уже на дворе, а вы всё ещё дрыхните, как медведи в берлоге…
Остановившись в дверях, она обернулась к мужу и спросила: – Вам что-нибудь приготовить с собой на обед, или… вы так обойдётесь? Да…, ещё баньку вам приготовить? Если ба-ню топить, то пусть Валерка воды в обе бочки наносит, а уж растопить печь в бане я и сама смогу.
– Ну, приготовь что-нибудь…, – Степан поднялся с кровати и стал одеваться – мы, может, и потерпим, а вот Мишка…, этот проголодается… А баньку…, баньку – это обязательно…
Из детской комнаты в трусах и майке вышел Валерий, зевая и потягиваясь на ходу, а следом за ним – Миша, двенадцатилетний подросток, такого же крепкого телосложения, как и Степан.
Мария уже накрывала стол, расставляя тарелки с разносолами, поставила начатую бутылку с водкой. Она с укоризной посмотрела на стоявшего в дверном проходе в спальню Степана, который никак не мог застегнуть пуговицы рубашки.
– Давайте, мужики, умывайтесь – и за стол, пока картошка горячая… – Мария поставила на стол большую миску горячей картошкой.
Сели за стол. Степан взял бутылку, повертел её в руках и выразительно посмотрел на Марию. Мария поняла его и резко повернулась к Степану: – Хватит, Стёпа, хватит… Вчера, как зюзики, надрались, а ведь клялся мне, что больше в рот не возьмёшь… Я уже не стала тебе ничего говорить, как-никак, брат приехал… А сейчас вам ехать надо. – И Мария поставила на стол две стопки.
Степан внимательно посмотрел на неё, потом на Валерия и разлил водку по стопкам.
– Степан, – Мария обернулась к мужу – может быть, ты возьмёшь в конюшне две лошади… На двух-то подводах вы кукурузы больше привезёте, пока Валера здесь – он тебе поможет. Как, ты думаешь, Степа?… А ты, Валера, поможешь? Две телеги-то лучше, чем одна?
Степан поднял голову, посмотрел на Валерия, ожидая поддержки, и, снова опустив ложку в тарелку, молча кивнул головой. Валерий тоже согласился, объяснив это тем, что желает немного после города проветриться с пользой для дела.
…После завтрака, допив остатки водки, оставшейся после вчерашнего застолья, Степан заторопился в конюшню запрягать лошадей, а Валерий остался дома, чтобы наносить в баню воды и дров, помочь Марии по хозяйству.
Валерий уже укладывал сумку с обедом, когда к дому по-дошли две лошади, запряжённые в телеги. Уздечка второй лошади была привязана к задку первой телеги.
– А ты, чего это в телеги-то лошадей запряг? Снегу-то вон ещё сколько… – Валерий с недоумением посмотрел на Степана, влезая на первую телегу.
– Это здесь снег ещё лежит, а там, на поле – снег где есть, а где он уже и растаял… Да, и чёрт его знает, на чём сейчас ездить: если на санях – то снегу почти нет, а если на телеге – то снег мешает… Вот и думай… Ладно, потихоньку будем ехать там, где снегу нет… – Степан подождал, пока Миша влезет в телегу, и скомандовал: – Ну, тронулись! – хлопнул вожжами по крупу лошади.
Повозки, тихо поскрипывая колёсами, медленно тронулись по улице, пока не скрылись за поворотом.
Мария, проводив их долгим взглядом и закрыв калитку, направилась в дом.
Солнце уже поднялось над сопками, когда две подводы выехали за околицу села. Косые лучи солнца заиграли яркими бликами на тоненьких корочках льда замёрзших луж, рассыпались сверкающими искорками по насту [1] островов подтаявшего снега, местами ещё лежащего на полях.
Была уже вторая половина марта. Припоздавшая весна уже уверенно вступала в свои права. Воздух был настоян на пряных запахах прелых листьев и земли, прогреваемой солнцем на открытых возвышенных местах; в низинах, в овражках и в густых зарослях кустов ещё лежал толстым слоем уже не по-зимнему потемневший снег. На растущих вдоль дороги вербах и кустах набухли почки, посеребрив ветви, а в зарослях кустов уже звонко пересвистывались птицы.
Две лошади, понурив головы, медленно тянули телеги. Под металлическими ободьями колёс хрустел снег, покрытый тонкой корочкой наста и прихваченная ночными морозами обнажённая на пригорках земля.