Каждое утро я просыпаюсь с пятнами чернил на руках. Порой я обнаруживаю, что сижу, уткнувшись лицом в стол с грудами бумаг и свитков. Мой мальчик, когда приносит завтрак, иногда упрекает меня за то, что я так и не лег в постель накануне. А порой он лишь молча смотрит мне в глаза. Я не пытаюсь объяснить ему свои поступки. Для юного сердца это останется тайной. Со временем он все поймет сам.
Теперь я знаю: у каждого человека должна быть цель в жизни. Чтобы понять это, мне потребовалось два десятка лет. Впрочем, уж в этом-то я не одинок. Тем не менее урок, раз выученный, запечатлелся в моей памяти навсегда. И теперь, когда у меня осталась лишь моя боль, я нашел себе цель, обратившись к делу, о котором давно просили и леди Пейшенс, и писец Федврен. Я взялся за перо, пытаясь изложить связную историю Шести Герцогств, но обнаружил, что не могу подолгу сосредоточиваться на одной теме и поэтому развлекаюсь маленькими отступлениями. Я пишу о моей теории магии, о политике, размышляю о других культурах. Когда мне становится совсем плохо и мысли начинают путаться, я работаю над переводами или делаю четкие копии старых документов. Я стараюсь занять свои руки и тем самым отвлечься от гнетущих мыслей.
Моя работа служит мне, как составление карт некогда служило Верити. Когда человек поглощен важным делом, он забывает и пагубную зависимость, и страдания, которые приносит отказ от нее. Он может погрузиться в работу и забыть о себе. Или, напротив, в его памяти всплывает множество воспоминаний. Слишком часто я замечал, что вместо истории герцогств излагаю историю Фитца Чивэла. Потому что воспоминания оставляют меня наедине с тем, кем я когда-то был, и тем, кем я стал.
Удивительно, сколько подробностей всплывает в памяти человека, глубоко погруженного в изложение каких-либо событий. Не все мои воспоминания причиняют боль. У меня были друзья, и они оказались гораздо надежнее, чем я мог предположить. Я познал любовь и радость, которые испытывали силу моего духа точно так же, как боль и горести. И все же, я думаю, на мою долю выпало намного больше страданий, чем на долю других. Не многие могут вспомнить собственную смерть в темнице или внутренность гроба, погребенного под снегом. Сознание уходит от деталей таких событий. Одно дело просто вспоминать, что Регал убил меня. Другое – сосредоточиваться на подробностях дней и ночей, в течение которых он морил меня голодом, а потом приказывал избивать до смерти. Когда я это вспоминаю, то, несмотря на все прошедшие годы, сердце мое леденеет. Я почти вижу глаза человека и слышу звук, с которым его кулак сломал мой нос. Во сне я все еще возвращаюсь в темницу и снова сражаюсь за то, чтобы остаться на ногах, стараюсь не думать о том, что хочу совершить последнюю попытку убить Регала. Я снова ощущаю его удар, рассекший кожу и оставивший на моем лице шрам, который я ношу до сих пор.
Я никогда не прощу себе, что, приняв смертельный яд, позволил Регалу почувствовать себя победителем.
Но самую сильную боль причиняют мне воспоминания о тех, кого я потерял навсегда. Когда Регал убил меня, я умер. Никто больше не знал меня как Фитца Чивэла, я никогда не восстанавливал связей с друзьями из Баккипа, которых знал с шестилетнего возраста. Я никогда больше не бывал в Оленьем замке, не прислуживал леди Пейшенс и не сидел на камнях очага у ног Чейда. Ниточки жизней, переплетенные некогда с моими, оказались разорваны. Некоторые из близких мне людей умерли, некоторые женились; рождались и взрослели дети – но ничего из этого я не видел. Хотя прошло много лет и я уже не тот здоровый молодой человек, каким был когда-то, многие из моих прежних друзей живы. Иногда мне все еще хочется посмотреть на них и коснуться их рук, чтобы избавиться от многолетнего одиночества.
Я не могу.
Все эти годы их жизни потеряны для меня, так же как и все будущие. Я потерял их в тот период – немногим больше месяца, но показавшийся мне бесконечным, – когда был заключен в темнице, а потом в гробу. Мой король умер у меня на руках, но я не видел, как он был похоронен. Я не присутствовал на совете после моей смерти, где меня признали виновным в использовании магии Дара и заслуживающим той участи, которая меня постигла. Пейшенс пришла к Регалу и потребовала, чтобы он отдал ей мое тело. Жена моего отца, некогда так потрясенная тем, что он зачал бастарда до их свадьбы, забрала меня из подвала. Ее руки омыли мое тело для погребения, распрямили суставы и завернули его в саван. Странно, но эксцентричная леди Пейшенс так бережно перевязала мои раны, будто я все еще был жив. Она распорядилась вырыть мне могилу и проследила за тем, как в нее опустили гроб. Она и Лейси, ее служанка, оплакивали меня, когда все остальные – кто из страха, кто из отвращения к моему преступлению – меня покинули.
Тем не менее она ничего не узнала о том, как Баррич и Чейд, мой учитель-убийца, несколькими ночами позже пришли к месту погребения, разрыли снег и сбили комья земли с крышки моего гроба. Один лишь Чейд видел, как Баррич вытащил мое тело, а потом использовал Дар и вызвал волка, которому было доверено хранить мою душу. Они вырвали ее у волка и заточили назад, в мое разбитое тело. Они вернули мне человеческий облик, заставили вспомнить, что значит иметь короля и быть связанным клятвой. До сего дня я не знаю, благодарен ли им за это. Может быть, как считает шут, у них не было выбора. Может быть, нельзя говорить ни о благодарности, ни об упреках, а только о могущественных силах, которые неумолимо распоряжаются нашими судьбами.
