Александр Снегирёв - Строчка в октябре

Строчка в октябре
Название: Строчка в октябре
Автор:
Жанр: Современная русская литература
Серия: Александр Снегирёв: Проза о любви и боли
ISBN: Нет данных
Год: 2015
О чем книга "Строчка в октябре"

«Если б мой сын стал таким, я бы его не осуждал. Но я бы каждый день думал, где я ошибся.

Мы с братом разные. Триста шестьдесят пять дней пятнадцать раз подряд, плюс два с половиной месяца, плюс четверо суток високосных надбавок. Этот срок разделяет мгновения, когда нашей матери взбрело подарить миру новую жизнь.

Будь я педантом, уточнил бы, что первый раз она скорее всего была пьяна, иначе бы не вела себя столь беспечно с черномазым. Да и в моем случае, полагаю, без бутылочки не обошлось. А вопрос наш решался месяце на втором-третьем, и вылупились мы скорее благодаря материнскому страху перед врачами, чем чадолюбию…»

Бесплатно читать онлайн Строчка в октябре


© Снегирёв А., текст, 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

* * *

Если б мой сын стал таким, я бы его не осуждал. Но я бы каждый день думал, где я ошибся.

Мы с братом разные. Триста шестьдесят пять дней пятнадцать раз подряд, плюс два с половиной месяца, плюс четверо суток високосных надбавок. Этот срок разделяет мгновения, когда нашей матери взбрело подарить миру новую жизнь.

Будь я педантом, уточнил бы, что первый раз она скорее всего была пьяна, иначе бы не вела себя столь беспечно с черномазым. Да и в моем случае, полагаю, без бутылочки не обошлось. А вопрос наш решался месяце на втором-третьем, и вылупились мы скорее благодаря материнскому страху перед врачами, чем чадолюбию.

Почему нас с братом всего двое при такой ее расположенности? Я бы ее спросил, да все не складывается. Да и что она мне ответит? У нее и теперь спутник имеется. Толик. Нормальный мужик, скульптор, имена по надгробникам вырезает и даты. Кто такой, когда родился и помер, вечная память. И кисточку, если художник.

А мы с братом ее избу покинули. Я – в столице нашей родины, а старший еще дальше – на обороте глобуса. Сыт и устроен. Жить умеет, не мудрено – с первого дня приходилось крутиться. Чернокожий подросток восьмидесятых годов на окраине областного центра. У нас его все Маугли называли. Едва дожил до восемнадцати, сразу повестка. Он потом рассказывал, что когда генерал их строй обходил, то остановился перед ним и спросил, а это что такое?

Двухметровый негр под погонами СА на границе с Афганистаном.

В то время такие выкрутасы еще не встречались. В первые дни сержант выпендривался, и брат ему направил кулаком в подбородок. Сержант тридцать восемь секунд по полу елозил, пацаны засекали. Мычал и головой мотал, как наш сосед после получки. И рука, на которую он опирался, скользила все время.

Потом брату, конечно, трудновато пришлось, другой бы, может, с ума сошел, но для этого надо восприимчивым быть. А мы люди ровные. Прадед в Ленинграде всю блокаду проторчал, спаниеля своего съел, и ничего, нового завел после Победы.

Служил брат хорошо. Стрелял метко еще со школьной подготовки, а бег во всей сбруе по солнцепеку тоже вещь сносная, главное носом вдыхать, а ртом выдыхать. После дембеля в ментовку устроился, в охрану. Не в бригаду же ему было подаваться. Однажды автомат в подведомственном магазине забыл. Метнулся назад – стоит у прилавка. Кассирша даже не удивилась. Сказала, может, у вас, у ментов-черномазых, принято автоматы к полкам прислонять. После этого уволился, больно хлопотно. На рынке торговал, в кабаке плясал. Там, видать, себя и нашел, обрел, так сказать, окончательно.

У меня сложилось иначе. Я всегда бледный, солнце не люблю. Может, потому, что на мне мать все свое стремление к изящному выместила. Балет, фигурное катание, вокал, театральный кружок. Носочки белые купила, чтоб никто ничего не подумал. Справку от армии устроила.

Но все пошло прахом. Причина в гитлеровских усах.

Помню, как совсем мелким разглядывал фотографии и наткнулся на того ленинградского прадеда-собакоеда. А у него под носом усы, как у Гитлера. Я тогда матери устроил, мол, как так, ты говорила, прадедушка герой-блокадник, а у него вон усы, как у Адольфа! А мать сказала, спокойно, малыш, мода была такая. И я подумал, ну раз мода, тогда ладно. А еще я подумал, что если у моего прадедушки усы, как у Гитлера, то мне все можно.

Я сделался неуправляемым и начал жить. Сбежал и от материнской заботы, и от пируэтов на льду. Время уже было другое, страна хоть и волновалась под ногами, зато экономический рост и перспективы. Ночью я спал на нарах в контейнере на восемнадцать гавриков, днем продавал декоративные камни. Набиваешь две спортивные сумки образцами, оставшимися от ледникового периода и мирового потопа, и в метро. И весь день по дизайнерам катаешься, демонстрируешь. Сланец, песчаник, габро. Каждая сумка кило по пятнадцать. Весь в мыле, удобств в контейнере нет, мыться негде. Дизайнеры меня невзлюбили.

Потом миксер с бетоном возил, пока в кювете не проснулся. Работы было много, строительный бум, бетон гоняли по восемнадцать часов в сутки. Вот и съехал от недосыпа. А на миксере заглохнуть – смерть. Бетон в своем железном коконе без постоянной болтанки застывает сразу. И ладно бы те шесть кубов, но сама мешалка в негодность приходит. Можно прямо в кювете оставлять. Если приглядеться, по краям дорог такие штуки иногда попадаются.

Мой хозяин был сентиментальный, к вещам привязанный, бросать мешалку не стал. Отбуксировали вместе со мной в тихое место и дали в руки отбойник.

Шесть недель и пять дней. Любую вибрацию с тех пор не выношу – даже если мобильник зудит.

Сейчас в колледже физкультурником. Гоняю будущих лифтеров, диспетчеров и ремонтников. Один провинился – упор лежа, двое – упор лежа, второй считает. За коллективный беспредел играю с ними в пенал. Есть у меня пенал, набитый цветными карандашами и каким-то самописом. Если я сижу в своей каморке, звонок уже прозвенел, а в зале гвалт, я швыряю пенал в открытую дверь, и, если он не подан мне уважительно, по имени отчеству, целиком укомплектованный, если я пересчитаю карандашики и цифра не совпадет с исходной, тогда все – упор лежа.

У меня, как у бога – за непослушание ад.

Помогает. Вся шобла в последнее время загодя строится по росту, форму не забывают, предки самого жирного мне даже батл поднесли – чадо их похудело и приобрело очертания мужчины.

Долгое время мы с братом почти не общались, но три года назад он проявил инициативу, пригласил погостить и оплатил билет. Визу дали без проблем. Раньше, говорят, привередничали, а теперь оценили русские деньги. Пусть мы варвары, зато не жмоты. Теперь каникулы, и я приехал снова, на этот раз за свой счет.

А вот и брат. Одно лицо – матушка, вылитая наша Евдокия Ермолаевна.

Только черная.

Походка, щечки, глаза лоснятся. Даже сиськи подросли, но это от изобилия.

На голове что-то вроде боксерского шлема, только смотанного из бинтов. А морда вся опухшая, будто три раунда выстоял, но все время джебы пропускал.

Оказалось, операция. Незадолго до моего приезда убрал зоб.

Помню его таким лет пятнадцать назад. Он тогда мать навестил и вышел пройтись перед сном. А навстречу недоброжелатели. Можно было бы подумать, что им его цвет не понравился, но нет – оказалось, зря курить бросил. Когда у него сигаретку попросили, была пятница, а от вредной привычки брат отказался еще в понедельник. В тот вечер он получил ножевое, остался с одной почкой, и голова потом месяц была как мяч, все черты слились. И дымит с тех пор без остановки.

Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru


С этой книгой читают
«Иерусалим. Святые места. Впервые здесь. Сняли комнату у глухого старика. Когда договаривался с ним по телефону, жена спросила, чего я так ору. Ору, потому что он каждое слово переспрашивал.Приехали. Еврейская часть Старого города. Дом вроде нашли, но никак не поймем, где дверь. Вокруг все такое древнее. Зато отделение полиции сразу видно. Здоровяки в синем, увешанные стрелковым оружием и переговорными устройствами…»
«– Убийственная красота. – Патрикей любуется на себя в зеркало. Нижние его конечности обтянуты красными лосинами, заправленными в сапожки. Остальное тельце голенькое, бледный животик пульсирует, сосочки трепетно морщатся. На голове фальшивыми камушками поблескивает корона. Позу он принял балетную, добавив к ней непонятно где подсмотренный, боюсь, врожденный, вульгарный изгиб. – Ну? – снисходит до меня Патрикей, отставив ручку с пластмассовым перс
«Она всех достала своими звонками. Давайте встретимся, давайте встретимся. А всем неохота. Зачем встречаться? Скука. Спросите, неужели не было светлых моментов? Были. Помню, в цирк ходили, всем классом. Потому и согласился. А еще из жалости, уж очень она настаивала. Теперь сидим втроем: я, она и первая страхолюдина класса. Остальные под разными предлогами слились. Или просто мобильники отключили. Я тоже у своего звук вырубил, чтоб жена не достава
«– Я беременна! Слышишь?! Я беременна!Разбудила, прыгнула в постель, тормошит:– Две полоски! Я беременна!Он трет глаза. Фокусируется. Две красные полоски. Как на австрийском флаге. Или двоится спросонья? В самом деле – две. Целует ее бархатный нос, щеки, лоб, колющие ресницами глаза, мягкие белые волосы…»
Семь историй от Александра Снегирёва – свободное обращение с запретными темами. Ханжам не рекомендуется. Остальные найдут здесь динамизм сюжета, мысль и задор.В противоречивом герое поколения тридцатилетних сплетена жестокость и чуткость, холодность и романтизм. Он смеется над смертью, тоскует по безвозвратно ушедшему и остро чувствует жизнь.Читается легко, погружаешься полностью.
Сегодняшние сорокалетние, по сути, и есть Россия: они пережили четыре феноменальных десятилетия, а сейчас плотно срослись с новым временем. Александр Снегирёв (лауреат «Русского Букера» за роман «Вера») – один из ярких прозаиков этого поколения. Темы нового сборника «Плохая жена хорошего мужа» – извечные отношения полов, поиск себя, одиночество, душевная дистанция между людьми. Но контекст, сам воздух книги предельно современны, а герои полны ске
В центре повествования – судьба Веры, типичная для большинства российских женщин, пытающихся найти свое счастье среди измельчавшего мужского племени. Избранники ее – один другого хуже. А потребность стать матерью сильнее с каждым днем. Может ли не сломаться Вера под натиском жестоких обстоятельств? Может ли выжить Красота в агрессивной среде? Как сложится судьба Веры и есть ли вообще в России место женщине по имени Вера?.. Роман-метафора А. Снеги
«Юноша и девушка, едва перешагнув пубертатный возраст, полюбили друг друга. На девушке это соответствующим образом сказалось – она понесла и родила ребенка-дауна. Влюбленные в ужасе – психическая травма, истерика, раздор. От ребенка они отказываются – никто не согласен жертвовать своей молодой, ничем не примечательной, но все-таки единственной жизнью ради безнадежно больного отпрыска. В результате родители юноши берут внука-дауна на воспитание. …
Сборник рассказов о творчестве. В науке ли, живописи, литературе зов творчества неодолим, и слишком часто плата за него – одиночество. Содержит нецензурную брань.
Героиню на протяжении всей повести мучает одна и та же фраза, которую она никак не может привести к логическому завершению: всё время находятся какие-то важные и неотложные дела, фразу постоянно прерывают другие мысли после общения с людьми. Два – это двойственность жизни, где даже мысль не может побыть одной-единственной. Приведет ли героиня к логическому завершению фразу, постоянно влезавшую в ее голову?
Все подростки похожи: любят, страдают, учатся, ищут себя и пытаются понять, кто они. Эта книга о четырёх подругах. О таких разных, но таких похожих. О том, как они теряли и находили, влюблялись и влюбляли, ссорились и мирились. Первая любовь, бессонные ночи,-все, с чем ассоциируется романтическая часть подростковой жизни, но помимо этой части была еще часть реальная – с проблемами в семье, в учебе, в отношениях. Они преодолевали преграды, старали
2014-й год, война на Донбассе. Майор в отставке, Сергей, добровольцем уезжает в Донецк. Он получает тяжелое ранение. Его жена Марина отправляется за мужем и попадает в плен к украинским националистам… Спасают Марину ополченцы. Волею случая ее привозят в больницу, где лежит муж. За ним ухаживает медсестра Лида. Марина безотчетно ревнует ее к Сергею. Лида погибает во время обстрела ВСУ здания больницы. Ее маленький сын Ваня остается сиротой. Супруг
«Несколько лет тому назад мне пришлось проводить лето в южной Германии, в Гессен-Нассау. Из пыльного, безнадежного белого курорта в стиле moderne выходишь на высокие холмы, где по большей части торчит серая башня из ноздреватого, выветрившегося камня. Туристы влезают туда, крутят вверху носами, любуясь на виды, и лопочут дикие и ненужные речи об окрестных пейзажах на разноплеменных языках. Правда, страна богатая, тучная страна открывается с горно
«Уже разносились по городу слухи и толки о том, что он нарушил торжественную клятву, когда-то данную им, и безвозвратно предался в руки этой женщине. Уже из уст в уста переходило его имя, соединенное с ее именем, когда он, весь неприступный и весь сияющий, проходил в толпе. Но душа его оставалась по-прежнему светлой, и ни одно дурное и низкое слово не запало в нее глубоко. Все преодолевала эта душа, переплывая все моря, как острогрудый корабль с
Три сказки в стихах. В сказах по сюжету – добро побеждает зло.Первая сказка – про потерянную принцессу, которую злой колдун превратил в березу.Вторая сказка – про знатную свинью Хавронью.Третья сказка – про купца, его жену Златовласу косу, и их сына Святозара
Обычный семьянин и трудяга Гоц Кёлер работает в министерстве пропаганды и цензуры – в отделении, которое спасает народ одной маленькой страны от культурного разложения. Однако мирной жизни наступает конец, когда он узнает неприятный секрет друга. Более того, его дочь бунтует против правительства. Теперь главная задача – не попасть в тюрьму. Удаться ли Кёлеру избежать наказания и сохранить честь своей семьи?