Это случилось. С утра позвонил муж, сообщив, что у него тридцать девять и пять. Спрашивал, что ему делать. А зачем ее спрашивать? Разве может она сказать: «Оставайся в «ковидарии», не заражай нас!» Ведь ясно, что накроется медным тазом школа, новый год, — все! Даже если ребёнок будет просто находиться в контакте. «Если я останусь в больнице, то, с моим иммунитетом, в куче внутрибольничных инфекций, скорее всего, помру. Дома есть шанс, что выживу. Скажи, что мне делать?» Отвечать противно на таким образом заданный вопрос. Можно подумать, ей оставили выбор. Лихорадочно отвела дочку в школу в последний раз — пока ведь они ещё «чистые». Сама рванулась на такси получить права — если это её последний выход, последняя возможность… Ведь после нового года, говорят, надо будет пересдавать экзамен. А поправятся ли они до нового года? Если выживут. Гори все синим пламенем, а она будет хотя бы с правами! Возвращалась домой с таким чувством, словно у неё есть личная субару в придачу к новеньким «правам». Хотелось выгнать таксиста и самой сесть за руль. Это был последний всплеск хорошего настроения, агония… Завтра начнётся ад. Все засядут дома по разным комнатам. Придется лечить мужа; мыть, дезинфицировать, встречать врачей…
…
Она приняла неизбежное, как постриг в монастырь. Закупила продуктов, завершила, что было возможно. На четвертый день заболела она, на пятый — дочь. Когда к вечеру температура поднялась выше тридцати восьми — вымыла голову, тщательно вымылась целиком. Мало ли, что завтра. Хоть не уродиной попасть в больницу…
К мужу пришла врач на актив, в десятом часу ночи. Их с дочкой поглядели наспех — им же не нужен больничный. Взяли мазки, а «каковы дальнейшие действия» — никто не сообщил, в том числе, как лечиться. Конечно, купила противовирусное, литрами заваривала клюквенный морс. Полу-спала, иногда просыпаясь, чтобы сделать что-нибудь: поесть, приготовить, выползти до аптеки и магазина. Кто, спрашивается, принесет антибиотики и преднизолон для мужа, если не она? Кого волнует, что она сама болеет? А потом они возмущаются, что люди такие несознательные, инфекцию разносят… По ночам терзала мысль: «Сломаться? Попросить маму позвонить ему, и сказать?.. Ведь так страшно умирать, если он не узнает о том. Но, как стыдно. Перед мамой, в первую очередь. Они не понимают, никто… Что „без музыки и на миру смерть не красна“. Страшно, страшно… без него помереть страшно!» А мысли о конце присутствовали, как ни держалась она перед родными. Даже её, так называемая, «нетяжелая форма» — была тяжёлой. Ежедневная постоянная головная боль, обезболивающие три раза в сутки. Одышка, тахикардия — постоянно. Пневмонии у нее не нашли, но особо и не искали. Сатурация в норме, но состояние… три шага — сесть, три шага — постоять… Затем изменился вкус. Она ощущала еду, как «сладкое или солёное», и все на том. Заметив неладное, понюхала духи, спирт, бальзам «Звёздочка». Ноль. Полный. Как так? А если газом запахнет, а она не поймёт? А если где-то что-то прольется, пригорит, стухнет, — она не заметит, и так будет страшно вонять? Обрубок какой-то человеческий, ненастоящий. Так жить неинтересно. Ждать нечего. Любви не будет. Запахи исчезли, вкус тоже. Она существует, чтобы обслуживать родных. Зачем? А так надо. Финишная прямая. Кто бы знал, как близка она была к смерти. Морально. Для нее в этом мире не осталось ничего, кто бы что ни говорил, как бы ни веселилась она над смешными картинками и видео по поводу вируса. Она не здесь уже, и ей все равно. Он не знает. И даже если бы сейчас — к нему… куда она такая? Без вкуса, без запаха, с одышкой на три шага. Пустое бесчувственное бревно, которое лишь помнит — и то смутно — какой была когда-то. Из всех чувств — одна боль, что он не знает, не знает ничего о том, как она жила, как ей сейчас. И не узнает. «Почему это так важно для тебя?» — недоумевала мама в отчаянии. — «Какая разница, знает, или нет, если вы не встречаетесь; оставь себе хорошие воспоминания и отпусти его!»
Вместе с ковидом пришла еще напасть. Крысы в подвале, у подъезда. С каждым днём, наглевшие все сильнее. Никому в доме, кроме нее, не было до них дела. Сотрудники ЖКХ по телефону кормили обещаниями выполнить дератизацию, но ситуация не менялась, только прогрессировала. Крысы не давали спать ночами, шебуршали, грохотали в подполье, пищали, не обращая никакого внимания на топанье, стук по стене. Лишь включенный электрический пол на кухне ненадолго утихомиривал их. Лиля жила как в страшном сне. Муж не мог помочь, ему было слишком плохо, чтобы спасать Лилю. В конце концов она написала главе республики — и плевать, что о ней подумают. Пусть хоть кто-то займётся этим. Отреагировали, хотя бы. Клятвенно обещали приехать… когда закончатся новогодние каникулы. Кому есть дело до страха простых людей; все хотят праздновать и веселиться. Лиля выходила из подъезда, и уже разговаривала с крысами. Правда, в основном, матом… Человек ко всему привыкает. Раньше, увидев крысу издали, она бы рыдала сутки, а теперь вот так… И этого он тоже не знает. Как многого он не знает…
Седьмого числа она думала лишь о завтрашнем дне. Ругая себя. Неожиданно в Вотсап пришло сообщение от далёкой троюродной сестры: «С днем рождения!» Она так обрадовалась, не передать. Что ее сейчас поздравили, накануне Его дня… Привязали ее к нему! Что ответить человеку? Оля не поймет ее радости. Благодарила изо всех сил, плевать, что девчонка спутала дни! Лиля, если честно, вообще не помнила, в каком месяце Олино. Запомнить хоть месяц — уже супер! Тем более, Оля на «Скорой» работает, завалена вызовами по самое не могу…
Ближе к пяти вечера она набрала свое традиционное, сухо-стандартное, без восклицаний. Смотрела в телефон секунд десять. «Сообщение отправлено». Ее била дрожь. Бросила телефон в сумку, и отошла от нее подальше. «Когда он хотя бы прочитает — я икну! Не икается. Значит, не прочитал даже, тем более, не ответил.»
Пошли гулять с дочкой. Ну, то есть, добрести, держась друг за друга, до магазина. Она уже научилась заказывать доставку на дом самых тяжёлых продуктов — картошку, капусту, а заодно и еще что-нибудь. Как радовалась дочка, когда им принесли йогурты и пирожки — интересно ведь разбирать полученную посылку, а не только то, что сама купила…
К ночи стало тяжко. Не ждала ответа, не ждала. Без надежды писала. Но все же… все же, как он мог, так! Утром ей нужно будет позвонить на «горячую линию», спросить ответы очередных анализов. Как возьмёт она телефон, как сможет увидеть эту пустоту в нем? Она не выдержит… Нет, выдержит. Только это пусть будет утром, не сейчас… Ужасный день, когда он не ответил, останется в прошлом. Она сможет.
