Хруст купюры ласкает слух. Переведём дух. Не правда ли глупо? Бумажка – вершина эволюции. Комбинация цифр из семи нолей позволяет отталкивать людей, раздражающих тупостью, глупостью, напыщенностью, громкостью, хитростью, лживостью, заносчивостью, алчностью, склочностью, скряжностью, заложенностью носа, смрадностью зубов, зловонностью нижнего белья, жирностью волос, скрепучестью голоса, серостью ушей, писклявостью мышей. Такова воля Бога!… И всякое существо, от насекомусов до хомоайфониусов, имеет место быть, говорить слово, делать дело, считать деньги. А кто не согласен, у насекомусов «свои», у квакающих «свои», у ржащих «тоже свои», у прочих гавкающих, лающих, шипящих, свистящих, шумящих, кряхтящих, дымящих… «тоже тоже свои». Отец Небесный милосерден. Теперь плевать каким цветом загажены улицы и новостные ленты, здесь правит квантовая механика Бора.
Я родился в эпоху Пятого Солнца, под знаком Мирового Древа (мои предки, видимо, были странными людьми). На стыке конца Старого Света и начала Нового совершил очередное падение; но встал, не без оснований. Всякая стерлядь белобрюхая норовит плюнуть, куда не следует, да и опасно; но я сохраняю равновесие сердца. Отдав последние кровные потные мошеннику, имя которого даже для меня покрыто тайной, я иду, не сворачивая, к путеблудной звезде по имени Хренвам. О, проклятие богохомуса – сверхчоловикуса – вольнодумуса!… О, проклятие сородичей, держащих великого Я в маленьком теле за трусики и пелёнки!… О, проклятие поколений множества цивилизаций, завоёвывающих, то отвоёвывающих, то защищающих границы и закрома с хлебом и салом!… О, проклятие теории колебаний, что так не вовремя заставила нас переосознать ценности!… Так откроем же взоры, Братья и Сестры, на истину бьющую ключом из недр преисподнии, и питающую реки Эдема.
Сомнения, не покидающие меня никогда, как подлинно – верующего в небесные игры, изрядно подорвали нервы. Спасаюсь физкультурой и экологически чистыми продуктами. Грузинский нос, монгольские глаза, армянские брови, греческий лоб, швейцарские уши, французский ротик, цыганские зубы и американские щёки – портрет аля Пикассо. Как не скорбно понимать внешнее сходство черепных костей, а всё – таки славно бы иметь оригинальную форму мозга. Вы думаете, у Ленина тяжелей? У Пушкина? У самого Одина? Нет. Извилины сойдут, не найдя сытости, внутрь, прожрут лёгкие, обглодают рёбра, вылижут фаланги пальцев, и помочатся на артефакт. Такова награда за день/нощные труды, в беглом течении времени, разоряющей силы, терпение, бдение, и сексуальность.
Красавица Йони, вечно сетующая на небритость и небрежное поведение господина Лингама, битый час гремит кастрюлями, взывая сатанинские силы домочадцев. «Что с кастрюлями, Дорогая? Почему так гремят?» Скомкав, и бросив на пол фартук, уходит в спальню, запирается, и тихо плачет, карябая ногтями локоть. Крохотные слезинки кап – капают на подушку. Карябает до крови. «Открой, Любимая, мы можем погово…» Приехали. Оставь в покое. Иди, занимайся делами.
Демагогическая доктрина (вещает говорливое радио) циклично шествует по ушам пролетариев и аристократов. Рекомендуется придерживаться между, где свободней дышится, просторней мыслится. Жюрналисткий стрёкот, политический ветер, густая тень исторических событий, звон колоколов Никольской церкви, марш кирзовых сапог, собрание пенсионеров во дворе, вопли босяков на чердаке – доминошные сплетни. И если бы дон Пабло был действительно хорошим человеком, он бы всю жизнь строил дома и школы для бедных.
Святой Кики, коль скоро отдал жизнь за мир порядок (заметим, ему было всего тридцать семь лет), однако не сильно повлиял на спрос колумбийской сахарной пудры. Пути господни неведомы, как и неведомы обстоятельства, при которых Садист Всея Руси взошёл на престол. Так оставим же в стороне столь мелкие события, как женитьба американской рок – звезды на бутылке виски; вручение диплома за хорошее поведение светской львице Веснушке; долгожданное открытие памятника нефтепромышленнику; хулиганство бизнесмена по кличке Баскетболист в налоговых святилищах… Мир катится в ж – у. Но должен воскреснуть и предстать иным. Так всегда было, и так всегда будет, пока все космические тела не сойдут с орбиты, как бронепоезд, наехавший на колдобину. (Всё ли понятно, Дамы и Господа?… Едем дальше.)
В далёкие времена, когда не было конституции и защиты прав потребителей, но исправно действовал кодекс чести; в те дремучие, как сон душевнобольного, времена, когда преступников карали по справедливости, а людей благородных было больше и нужнее; в те тёмные, как каменный уголь (или нефть), времена, два беженца, два брата, основали посёлок, где каждый грабитель, убийца, вор, мог укрыться от преследований. Среди сего сброда, нашлись морды более наглые и хитроумные, укрепили позиции, и обратили посёлок в город. Границы города, где (хочу напомнить) правили преступники, стали расширяться далеко на восток и запад, пока не достигли агромадных размеров, и не поглотили множество городов и селений, обратив честных благородных граждан в тех же самых преступников. Могучий город, где (хочу напомнить) искали убежище воры, убийцы, шлюхи, обрёл лицо в виде конституции (тогда же придумали паспорт – бумажка, уравнивающая в правах), и стал примером, как сейчас модно говорить, социальной мобильности. А именно: будь ты хоть сам чёрт в овечьей шкуре, у тебя есть права подняться над всеми, и никто не осудит, если дела будешь делать тихо.
На бескрайних хлопковых полях Северной Армерики множество рабочих (ибн рабов), пригнанных с другого конца света, насильно оторванных от корней, набить кошелёк господина Хабана, поют песни, ловко срывая белые комки, и также ловко и метко бросая в корзину. Нет дома, нет надежды, нет родных, даже нет возможности заколоться. «О, Боже, что нас завтра ждёт?… – поют. – Моё нутро, как будто пламень жжёт. И слёзы не катятся из глаз.» Блюз родился в самой жопе мира, и покорил сердца страждущих.
Страшное дело – зависеть от кого-то. От начальника, родных, друзей, общественных стереотипов. Это ж всю жизнь только угождать. Но страшней, когда не знаешь, что зависим. Вроде думаешь – моё дело, я так хочу. Ан – нет, тебя, мягко говоря, завербовали. И если в первом случае, хотя бы понимаешь, видишь, чувствуешь, можешь изменить, то во втором – как овца под ударами невидимой плети. Мир катится в… (не устаю повторять). И если сам себя не спасёшь, кто ещё тебя спасёт?…
Нет на свете ненавистней людей, чем преследователи.
Брюхоногая хвинья с хрюническим нахрюком хрюндит по дороге в Мохкву из далёкого Хрюхохранска, мечтая о небехных кренделях и хрюхошей жизни. Хрена ли она там забыла?… Вохрос остаётся откхрытым.
