Бердах нежно провёл кончиками пальцев по моей щеке и поцеловал, едва коснувшись губ, затем откинулся на спинку кресла и, закрыв глаза, произнёс: «Вот и свиделись, Лана. Прощай». Окутавшее желание и ожидание большего не хотели отпускать тело и я, подавшись вперёд, попыталась обнять его, но он растаял как мираж. Руки хватали пустоту.
Закричала и проснулась. Не понимая, что со мной происходит, минут десять лежала с закрытыми глазами, пытаясь восстановить последние кадры сна, но видела только как Бердах исчезал, превращаясь в прозрачную дымку. Его слова звучали в ушах. Почему он с такой грустью произнёс: «Вот и свиделись»? И почему сон был как реальность? Комок слёз подкатил к горлу и застрял, не решаясь вылиться наружу. «Нужно взять себя в руки. Это был всего лишь сон. Глупый сон замужней бабы, соскучившейся по романтическим свиданиям, сон идиотки, лелеющей воспоминания о прошлом», – успокаивала себя, не давая слезам выхода. Потянувшись к полке над кроватью, достала пульт управления и включила музыку. Выполняя простые упражнения в постели, старалась не думать о странном сне, уйдя в вытягивание носочков, пресс и равновесие. Но воспоминания уже текли непослушным ручейком, унося в прошлое.
В то пыльное и жаркое лето я хотела только одного – чтобы меня оставили в покое. А они – коллеги, начальство, родители, – не замечая моего заморенного вида, наседали со своими приказами, просьбами и советами. Слившись в один липкий рой, они жужжали вокруг, вызывая аллергический зуд и злость. Нужен был хороший ледяной душ в виде трудового отпуска, который я не брала уже четыре года.
Шеф, вертя заявление в сморщеных, старческих руках, тяжело вздыхал и что-то недовольно бубнил себе под нос. Затем поднял на меня выцветшие глаза и спросил:
– А зачем тебе отпуск? Ты же молодая ещё, чтобы отдыхать. Кто останется в отделе за меня на следующие два месяца?
Я опешила.
– Как это за вас? Вы же на работе сейчас. У вас отпуск только в сентябре, – спросила, уже догадываясь, что он хочет смыться куда-нибудь подальше от этой дикой жары.
– У меня заслуженный отпуск на два месяца как ветерану. И вообще, почему я должен оправдываться перед тобой? Что за наглость? – вскипел шеф.
Я молча взяла своё заявление и порвала на кусочки, швырнув пустые надежды об отдыхе в корзину для бумаг. Расстроенная, ушла в свой закуток, где и дала волю слезам. Девчонки из отдела примолкли, шепотом обсуждая хитрого шефа, уходящего в отпуск по два раза в год и обязательно на два месяца – летом и зимой, – чтобы не ходить на работу в самые отвратительные времена, пережидая их дома или в санаториях. Зато вместо себя он оставлял меня, предлагая использовать законный отпуск в октябре, когда на дворе дожди, или в апреле, когда и дома-то усидеть невозможно. Все знали, что я не хочу отдыхать в эти месяцы, но приказ начальства не обсуждался, и мне приходилось терпеть несправедливость, глотая слёзы и мечтая когда-нибудь отдохнуть от калькулятора и бухгалтерских папок.
В знак протеста ушла с работы раньше шести вечера. Двигалась короткими перебежками от тени одного дерева к другому, желая только одного – побыстрее оказаться дома, где меня ждали прохладная комната и катык1 в холодильнике. Вспоминая разговор с начальником, снова ощутила себя круглой дурой. Опять меня обвели вокруг пальца, да ещё и обвинили в наглости. Придётся таскаться по солнцу на работу, сидеть в душном кабинете с утра до вечера, задыхаясь без свежего воздуха и считать, считать, считать, прибавляя и уменьшая, вычитая налоги и приплюсовывая премии. А можно взять и уволиться. Просто написать заявление об уходе и перестать ходить на работу. Эта мысль показалась настолько дикой, что я даже испугалась. Придёт же такое в голову от изнуряющего зноя и раскалённого солнца. Да у меня кроме работы ничего и нет, даже хобби никакое не сохранилось с детства. Господи, как я докатилась до такой жизни? А ведь мне скоро тридцатник. Ни мужа, ни детей, только эта проклятая работа. Мысли прервал звук тормозящей машины. Оглянувшись, увидела нашего нового инженера Бердаха за рулем его «жигули». Выйдя из машины, он подошёл и поздоровался за руку и предложил подвезти до дома.
– А тебе по пути? Я же в микрорайоне живу, – уточнила на всякий случай, чтобы не ставить его в неудобное положение. Может быть, он и предложил-то ради приличия.
– К брату еду на ужин, он же тоже в вашем районе живёт. Садись, – Бердах распахнул дверцу, приглашая в салон.
– Ну, если по пути, – я ещё сомневалась, садиться или нет в машину, переминаясь с ноги на ногу.
– Садись быстрее, такая жара, – торопил Бердах, легонько подталкивая к машине.
Стараясь не показывать радости от того, что не придётся идти по солнцу пешком, устроилась на мягком сиденье, обтянутом нежным серым велюром. Было прохладно и уютно. Всю дорогу мы болтали о работе, моём вредном шефе и последней командировке Бердаха в Ташкент. Шутя, он неожиданно предложил:
– Хочешь, в следующий раз поедем вместе? Не всё же вашему шефу в столицу мотаться. Пожилой он уже человек, пора и отдохнуть.
– Ага, ты ему об этом скажи, а не мне. Он у нас козликом скачет, как завидит юбку чуть выше колен, ты же про преклонный возраст говоришь, – рассмеялась я.
– Ого! Я и не знал, что он у вас ещё орёл-мужчина. Обычно держится дряхлым аксакалом,2 важничает при встречах со мной, еле руку подаёт, – наигранно удивился Бердах.
Вечером, сидя перед стареньким чёрно-белым телевизором, вспомнила слова Бердаха о командировке в Ташкент и усмехнулась его наивности. Разве мой начальник пойдёт на то, чтобы кого-то вместо себя в управление отправить? А было бы хорошо съездить в столицу и развеяться там. Особенно сейчас, когда у нас пыльные бури с песком и нестерпимое пекло, а там – прозрачные фонтаны на улицах и в скверах, тенистые аллеи и улицы с ароматными розами по обочинам. Эх, мечтать не вредно, а очень вредно. И Бердаху хорошо говорить мне про командировки, – сам летает туда-сюда по делам чуть ли не каждые две недели. Его начальство не любит мельтешить перед высокими чиновниками в головном управлении, вот и отправляют ведущего молодого специалиста, мой же всё сам да сам. И такая меня досада взяла на всех и всё, что слёзы сами покапали из глаз. Я уже не видела, что идёт по телевизору, погрузившись в мрачные размышления о несправедливой жизни. Жалея себя и плача, не сразу услышала телефонный звонок, тихонько тренькавший в прихожей на полке под зеркалом. Когда подошла, он уже замолчал, равнодушно уставившись на меня пожелтевшим от времени пластмассовым диском. Мельком глянулв в зеркало и ещё больше расстроилась: опухшие красные глаза, губы как две перезрелые сливы и набухший нос – всё вместе составляло несчастное лицо старой девы-бухгалтерши с красивым именем Лана, которую вот уже четыре года не отпускают в отпуск летом, принуждая париться в закутке-кабинетике без кондиционера. Телефон зазвонил ещё раз. В трубке раздался весёлый голос Бердаха:
