1
Долина реки Хуай, Южная Хэнань, 1345 год
Деревня Чжонли распласталась под солнцем, подобно отчаявшемуся псу, потерявшему надежду найти тень. Вокруг не было ничего, кроме голой желтой земли, трещины на которой образовали узор, как на панцире черепахи, и запаха горячей пыли, похожего на запах высохших костей. Шел четвертый год засухи. Крестьяне знали причину своих страданий и посылали проклятия своему императору-варвару в далекой столице на севере. Как любые две похожие вещи, соединенные нитью «ни», из-за которой действия одной влияют на другую даже на расстоянии, так и достоинства императора определяют судьбу подвластной ему страны. Владычество достойного правителя вознаграждается хорошими урожаями, а недостойный получает в наказание наводнения, засухи и болезни. Нынешний правитель империи Великая Юань был не только императором, но и Великим Ханом; он был десятым потомком монгольского завоевателя Хубилая-хана, победившего последнего представителя местной династии семьдесят лет назад. Одиннадцать лет он держал в своих руках божественный свет Небесного мандата[2], и уже выросли одиннадцатилетние дети, никогда не знавшие ничего, кроме катастрофы.
Вторая дочь семьи Чжу, которой в тот иссушенный жарой год Петуха исполнилось десять лет, думала о еде, шагая следом за деревенскими мальчишками к полю покойного соседа. Широкий лоб и полное отсутствие той пухлости, которая придает детям очарование, делали ее похожей на угловатую коричневую саранчу. И, подобно насекомому, девочка постоянно думала о еде. Однако, поскольку она выросла на однообразной крестьянской диете и лишь смутно подозревала о существовании чего-то лучшего, ее воображение ограничивалось количественными рамками. Сейчас ее мысли занимала чашка просяной каши. Она мысленно уже наполнила ее до самых краев дрожащей под пленкой густой жидкостью, готовой перелиться через край, и на ходу со сладострастной тревогой представляла себе, как зачерпнет первую ложку так, чтобы не пролить ни капли. Сверху (но тогда каша может выплеснуться через край) или сбоку (верная катастрофа), твердой рукой или осторожным прикосновением? Она так погрузилась в свою воображаемую трапезу, что едва обратила внимание на скрип лопаты могильщика, когда проходила мимо.
На поле девочка направилась прямо к шеренге обрубков вязов на его дальней границе. Когда-то эти вязы были красивыми, но девочка вспоминала их без ностальгии. После третьего неурожайного года крестьяне обнаружили, что эти прекрасные вязы можно пустить на убой и съесть, как и любое живое существо. Вот что стоит помнить, подумала девочка. Тускло-коричневую вязкую массу из корней, вскипяченных шесть раз, которая вызывала легкую тошноту и сводила щеки изнутри напоминанием о еде. Или еще лучше: муку из коры, смешанную с водой и рубленой соломой, и лепешки из нее, приготовленные на слабом огне. Но теперь у вязов давно уже не осталось съедобных частей, и единственное, чем они интересовали деревенских детей, было то, что они служили кровом для мышей, кузнечиков и других подобных лакомств.
В какой-то момент, хоть девочка и не помнила точно в какой, она осталась единственной девочкой в деревне. Знать это было неприятно, и она предпочитала об этом не думать. Не было необходимости об этом думать, она точно знала, что произошло. Если в семье есть сын и дочь и два кусочка еды, кто станет тратить один кусочек на дочь? Возможно, только в том случае, если дочь особенно полезна. Девочка понимала, что она не полезнее тех, умерших. И к тому же уродливее, чем они. Она сжала зубы и присела рядом с первым пнем вяза. Единственным ее отличием от них было то, что она научилась сама ловить для себя еду. Эта разница казалась такой незначительной по сравнению с такой диаметрально противоположной судьбой.
Как раз в тот момент мальчишки, побежавшие вперед к лучшим местам, подняли крик. Они заметили добычу и, несмотря на прежние неудачи такого метода, пытались выманить ее, тыкали в нору палками и колотили ими о землю. Девочка воспользовалась тем, что они отвлеклись, и вытащила спрятанную в укромном месте ловушку. У нее всегда были ловкие руки, и раньше, когда такие вещи что-то значили, все очень хвалили сплетенные ею корзины. Теперь в ее силках обнаружилась добыча, которую любой бы пожелал: ящерица длиной с ее предплечье. При виде нее все мысли о каше вылетели у девочки из головы. Она стукнула ящерицу головой о камень и, зажав ее между коленями, проверила остальные ловушки. Нашла горсть сверчков и задумалась. При мысли об их ореховом, хрустком вкусе ее рот наполнился слюной. Но она взяла себя в руки, завязала сверчков в кусочек ткани и положила в карман на потом.
Снова вернув на место ловушки, девочка выпрямилась. Туча лёссовой пыли поднималась над дорогой, проходящей по холмам за деревней. Под лазурными знаменами, такого же цвета, как Небесный мандат, принадлежащий правящему роду монголов, солдаты в кожаных доспехах текли темной рекой в облаке пыли, направляясь на юг. Все обитатели долины реки Хуай знали армию Великого князя провинции Хэнань, знатного монгола, подавившего крестьянские восстания, которые были в этом регионе больше двух раз за время жизни девочки. Армия Великого князя маршировала на юг каждую осень и возвращалась в свои гарнизоны в северной части провинции каждую весну точно по календарю. Армия никогда не подходила к Чжонли ближе, чем сейчас, и никто из Чжонли не приближался к ней. Металл солдатских доспехов отражал свет и отбрасывал блики, и темная река сверкала, медленно переползая через коричневую вершину холма. Это зрелище настолько не имело отношения к жизни девочки, что казалось почти нереальным, как печальный клич диких гусей, пролетающих высоко над головой.
Голодная и утомленная солнцем, девочка потеряла всякий интерес к происходящему. Держа в руках ящерицу, она повернула к дому.
В полдень девочка сходила к колодцу с ведром и коромыслом и вернулась, обливаясь потом. С каждым разом ведро становилось все тяжелее, и воды в нем становилось все меньше, а желто-бурой грязи со дна колодца все больше. Земля не могла дать им пищу, но теперь она, кажется, решила отдавать им себя в каждом царапающем горло глотке. Девочка вспомнила, как однажды некоторые жители деревни попытались есть лепешки, сделанные из грязи. И ощутила укол сочувствия. Кто не готов пойти на что угодно, только бы унять боль в голодном желудке? Может, и другие попробовали бы такие лепешки, но вскоре руки, ноги и животы первых смельчаков распухли, а потом они умерли, и остальные жители деревни урок усвоили.
