В этой цыганке не было ничего особенного: невысокая, статная, с черными густыми волосами, заплетенными в косу, тёмными глазами и смуглой морщинистой кожей. Огромные серьги в ее ушах неприятно позвякивали при каждом дуновении ветра, а цветастый платок, наброшенный на плечи, выглядел поношенным и блеклым. Подол ярко-зеленой юбки был заляпан грязью почти до самых колен, но, казалось, цыганку это ничуть не трогало.
- Ты что-то хотела, милая? – обратилась она к девочке, растягивая пухлые губы в приветливой улыбке.
Та сделала робкий шаг навстречу.
- Да. … Погадайте мне, пожалуйста, - тихо попросила она, протягивая цыганке все имеющиеся у нее деньги.
Женщина с легкой усмешкой оглядела девочку. Она казалась ей маленькой, болезненно бледной, хрупкой, как фарфоровая статуэтка, что может разбиться на сотни осколков лишь от одного прикосновения, но в глубине больших карих глаз плескалось истинное детское любопытство, которое может растопить любое, даже самое черствое сердце. Каштановые волосы девочки, забранные в тугой хвост на затылке, слегка пушились, даже не смотря на то, что прическа не давала им не малейшего шанса вырваться на свободу. На вид скромнице было не больше двенадцати лет, но уже в этом возрасте в ней таилось что-то особенное, даже величественное в некоторой степени. Почему-то это чистое и наивное создание напоминало цыганке мангуста – внешность кажется безобидной, но только тронь его, и можешь глубоко об этом пожалеть.
- Ну, хорошо, - сказала, наконец, цыганка. – Только то, что я сейчас тебе скажу, нельзя никому рассказывать. Поняла?
Девочка утвердительно кивнула.
- Дай мне правую руку, милая.
Девочка покорно подала ей свою ладонь. Цыганка пристально взглянула ей в глаза, а потом устремила свой взор на руку спрашивающей. Многочисленные линии, изрезавшие мягкую детскую ладошку, местами пересекались, кое-где создавая еле заметные рисунки; местами шли ровно, словно пытались дать понять, что никак не связаны друг с другом. Но чем больше цыганка вглядывалась в ладонь, чем внимательнее считывала эти линии, тем больше ничего не понимала. То, что она видела, просто не могло быть. Нет, конечно, когда-то она слышала такое, к ее прабабке приходила женщина с подобной судьбой, но здесь …
- Я стану танцовщицей? – нарушил ее мысли звонкий голосок.
Цыганка подняла глаза на девочку, пытаясь понять ее вопрос.
- Танцовщицей? – задумчиво переспросила та.
Девочка подозрительно вгляделась в лицо женщины.
– Да, ты будешь танцевать, - растягивая слова, проговорила цыганка, вернувшись к созерцанию руки. - Я вижу талант, он тонкой нитью тянется через всю твою жизнь. Ты будешь танцевать, это точно. Добьешься в жизни всего, чего только захочешь, и судьба не будет к тебе строга. – Она сделала паузу. То, что ей предстояло сообщить пугало ее саму, и язык совсем не слушался. - Но есть то, - наконец, смогла продолжить женщина, - что мне сложно понять. В твоей жизни есть какой-то зверь. Не животное, не человек, а совершенно непонятное существо.
Карие глаза, еще полные детской наивности, что обычно исчезает в этом возрасте, расширились от удивления. Девочка чувствовала, как любопытные взгляды подруг прожигают ей спину, и от этого стало еще неуютнее.
- Существо, - продолжала женщина, снова углубившись в изучение линий на ладошке, - существо, обладающее разумом человека и душой зверя. Он постоянно вокруг тебя, будто вы танцуете. Странно, что в таком возрасте эта линия у тебя очень точная... Видимо изменить это нельзя!
Цыганка замолчала, будто обдумывая что-то, а потом, вдруг, выпустила руку девочки и отступила назад. В ее глазах застыл ужас, рука, чьи пальцы были унизаны тяжелыми золотыми кольцами, уверенно отвела в сторону детскую ладонь с предложенными деньгами.
- Ничего мне от тебя не надо, - зашептала она. - Ты уже за все заплатила. И зверь твой заплатил, но отпустить тебя не может. Прокляла ты его, а вещицу он твою хранит! Простить надо зверя, ибо нет ему покоя, мается он.
Цыганка вдруг перекрестилась:
- Спаси тебя бог, танцующая со зверем!
Глава 1
Румыния, лечебный профилакторий "Качулата", 198 км от Бухареста.
Наши дни
Маленький балетный класс. Здесь нет станков, паркет покрыт толстым слоем пыли, а зеркала – мутные, потускневшие омуты, где отражается мой танец. Кажется, музыка льется из стен, плавно заполняя сначала комнату, а потом и меня. Я растворяюсь в ней, я парю в одном только мне известном танце, который не имеет ничего общего с искусством. Это не балет, здесь другие па, другие ритмы, а еще здесь нет правил, и я не просто чувствую это каждой клеточкой своего тела, я это знаю.
На мгновение замерев у одного из зеркал, я вижу там свое отражение. Красивый изгиб спины, руки грациозно уходят за голову: я прогибаюсь так, что касаюсь ладонями пола, и тысячи пылинок тут же прилипают к ним, оставляя на паркете отпечаток моих рук.
И тут я вижу Ее. Черная хищница с лоснящейся шкурой и печальными, пронзительно-желтыми глазами, которые внимательно смотрят на меня. Пантера! Она идет мне навстречу, слегка пружиня на мягких лапах и тихо мурлыкая что-то себе под нос. Мне кажется, я даже слышу эту мелодию.
Мне страшно двинутся, хотя отчего-то я понимаю, что пантера меня не убьет, не это ей нужно. Она подходит ко мне вплотную, тыкается мокрым носом в мои ладони, которые я почему-то протягиваю ей, а потом начинает лизать их своим шершавым языком, будто хочет отблагодарить за что-то.
Музыка нарастает. Мне хочется танцевать, хочется снова кружиться в этом поистине ритуальном танце, но пантера не дает мне. Она ходит кругами, трется спиной о мои ноги, тыкается мордой в живот, прося ласки и внимания.
- Пожалуйста, дай мне дотанцевать! – шепчу я ей.
Пантера останавливается и поднимает на меня глаза, человеческие глаза, в которых застыло предостережение!
Меня выдернули из сна, словно из зыбкой трясины. Нет, никого рядом нет, это мое подсознание реагирует вовремя, обрывая кошмар, который снится мне из ночи в ночь уже несколько дней. Я знаю, что проснулась, ведь чувствую под собой жесткий матрац кровати и горячие слезы, сбегающие по щекам. Сердце колотится так, словно вот-вот проломит грудную клетку и вырвется наружу. Кажется, теперь ему слишком мало места в моей груди. Наконец, когда ощущение реальности стало почти осязаемым, я с трудом разлепила веки и попыталась сфокусировать взгляд. Я была все в той же комнате, в профилактории, в которую меня поселили почти две недели назад. Ничего не изменилось с прошлого вечера, даже сон.
Я повернула голову в сторону окна. Сквозь тонкие занавески в мою комнату отчаянно рвались солнечные лучи. Они играли на однотонной ткани, будто хотели меня поддразнить, и, наблюдая за этим, я поняла, что, наконец, начинаю расслабляться и возвращаться в реальность. Сделав глубокий вдох, я откинулась обратно на подушку и уставилась в потолок.
