1. Пролог I. Все начинается с любви...
Род де Шанталей, берущий начало от Генриха I из династии Каролингов, в одна тысяча семьсот пятом году переживал свой упадок и затухание. Разорительные эскапады прежних наследников рода опустошили финансовые запасы, а новых вливаний в связи с продажей земель становилось все меньше и меньше. Арман де Шанталь, граф Амьенский, подсчитывал каждый су, скрупулезно и нудно ведя книгу учета, которая не особенно поражала разнообразием записей. И неизменно ярился на старшего сына, будто нарочно делавшего долги за игрой в малёрё...
– По миру нас пустить хочешь, ослиная твоя морда?! – орал старый граф, оглашая обветшалые стены старого замка отнюдь не куртуазными оборотами речи. – Где твоя совесть? Нам едва хватает на жизнь. Слуги уже смеются над нами, того и гляди последние разбегутся. А ты опять за свое...
Сын виновато кривился, каялся (бес попутал, отец!), обещал измениться, а вскоре опять возвращался с очередною распиской – и все повторялось по кругу.
В других обстоятельствах младшему де Шанталю никогда не позволили бы исполнить мечту, ибо то не по рангу представителю дворянского рода резать людей да лечить их болезни. Но, совершенно отчаявшись как-то поправить дела и вернуть роду былые блеск и величие, граф позволил младшему сыну идти выбранным им путем. И уехать учиться в Париж медицинскому делу...
Через пять лет сын вернулся хирургом и, как сказывали, знатоком своего дела. Его повсеместно зазывали в дома, привечали повсюду... И лишь родная семья сторонилась его как чумного. Казалось, непутевые братья стыдились родства с человеком, о котором с теплом и дружеским расположением отзывались его пациенты...
Сам Анри де Шанталь свое общество братьям с отцом не навязывал, вел простую, честную жизнь, находя радость в помощи людям. И казалось, был полностью счастлив...
Но тут, как водится, приключилась любовь.
Да такая, что впору было лишиться всего, нежели отказаться от той, что завладела сердцем и разумом.
Так, по сути, и вышло...
Анри де Шанталю на тот момент было около тридцати, и он ни разу до тех самых пор не влюблялся. Те краткие увлечения, что случались в Париже во время учебы он не считал за настоящие чувства, но первый же взгляд на Аньес де Нёвиль перевернул ему душу.
А случилось то ранней осенью, в пору цветения хризантем: его пригласили осмотреть дочь барона де Нёвиля. Бедняжка два года назад упала с лошади во время охоты, сломала ногу и с тех пор охромела... Будучи настоящей красавицей, все в округе сходились в том мнении однозначно, она могла бы блистать при дворе, но, сделавшись колченогой калекой, все дни проводила затворницей в доме отца.
И барон, полагая нового доктора последней надеждой, зазвал его в дом для консультации...
– Надежда есть, – сказал тогда врач устами Анри де Шанталя, чем сам себе подписал приговор, – но должен сразу предупредить: мне придется повторно сломать вашей дочери кость, а после срастить правильным образом. Я читал о таком в трактатах Авиценны, но сам ни разу не практиковал... А посему, если вы доверитесь мне, барон, я сделаю все, чтобы вернуть мадемуазель де Нёвиль прежние легкость и красоту шага!
Барон, как ни странно, доверился...
Должно быть, молодой доктор, пораженный красотой пациентки, говорил чересчур убедительно, с искренней верой в успех непростого своего предприятия.
И не будь он так убедителен, возможно, со временем сделался бы не только возлюбленным, но и мужем прекрасной провансальки, ибо в ее нынешнем состоянии немного находилось желающих на ее руку и сердце, но... Стоило только забрезжить надежде на выздоровление дочери, как барон де Нёвиль принялся строить планы по ее возвышению, а значит, и последующих привилегиях для их рода. Едва девице провели тяжелую операцию по перелому неправильно сросшейся кости, как он написал знакомым в Париж, разведывая обстановку при дворе Людовика XIV: несмотря на немолодой уже возраст, король все еще заглядывался на женщин, и сделаться его фавориткой было бы крайне полезно как для Аньес, так и для ее тщеславного отца.
И пока барон строил планы на будущее красавицы-дочери, сама девушка, находившаяся под постоянной опекой предупредительного и заботливого доктора, отдала ему сердце. Их взаимное чувство, укрепляясь день ото дня, вскоре сделалось таким сильным, что скрывать его оказалось невозможно: оно плескалось в глазах двух влюбленных как плещется море о берега Французской Ривьеры. И в конце концов барону о нем донесли...
– Сир, мне неприятно о том говорить, но вы должны знать...
Прозревший в отношении де Шанталя барон понимания к чувствам влюбленных не проявил: нищий доктор, пусть и знатного рода, не входил в его планы. Для Аньес уже приготовили место в свите маркизы де Монтеспан, а значит, следовало как можно быстрее покончить с неуместным романом – и де Шанталя прогнали, как шелудивого пса, покусившегося на кусок жирной индейки с пиршественного стола де Нёвилей.
Ни слезы дочери, ни уговоры влюбленного доктора, обещавшего положить к ногам мадемуазель де Нёвиль целый мир не возымели успеха. К Аньес пригласили портниху и начали обшивать для отъезда в Париж...
Только тогда, уверившись, что по-доброму ничего не добиться, влюбленные сговорились бежать. Сколько душевных метаний и мук им стоило это решение, не стоит и говорить... Аньес в слезах упрекала любимого за исцеление от хромоты, он пытался ее успокоить, уверяя, что не мог поступить по-другому в сложившихся обстоятельствах. В конце концов, с помощью верной служанки однажды ночью, уже накануне отъезда Аньес, влюбленные сели на дилижанс до Кампороссо.
Они надеялись, что, покинув Францию и Прованс, собьют барона со следа и, обоснуясь, как можно дальше от родины, заживут собственной тихой жизнью. Благо, навыки де Шанталя везде обеспечили бы их необходимыми средствами... Тем более что университетский приятель Анри давно зазывал его в Луино на Лаго-Маджоре потчевать тамошних аристократов, приезжавших на отдых. Никогда прежде молодой человек не согласился бы на подобную перспективу, но теперь выбирать не приходилось, и влюбленные прибыли в Луино.
Здесь-то ищейки отца мадемуазель и настигли их месяц спустя...
Друг де Шанталя, посвященный в его печальные обстоятельства, успел вовремя предупредить молодых о появлении в городе странных мужчин в черной одежде, изъяснявшихся на скверном итальянском, и, желая помочь, посоветовал им переждать какое-то время вдали от города. В местных пещерах, где их никто не стал бы искать...
Но злая судьба, казалось, преследовала влюбленных, и утром третьего дня хорошо вооруженные головорезы появились у входа в пещеру.
– Месье де Шанталь, вы присвоили то, что вам не принадлежало. Верните мадемуазель де Нёвиль, и барон обещает сохранить вашу жизнь, – прокричал в темноту, должно быть, главный из них. – Если же вы предпочтете упорствовать и удерживать мадемуазель против воли и дальше... нам придется забрать ее силой, и тогда за последствия я не ручаюсь. Мои люди и без того порядком утомлены долгими поисками, не испытывайте их терпение и впредь...
