Лес...
Всегда - лес...
Может быть, в мире вообще нет ничего, кроме леса. Я не знаю.
И спросить мне не у кого...
Есть лес...
И есть Охота.
Загонщики всегда рядом, прямо за спиной, но я не могу обернуться, чтобы увидеть их, потому что они не знают жалости. Мгновение промедления - это верная смерть.
А я - еще жива. И пока ускользаю от них в обеих своих ипостасях.
Мне-человеку это сложнее. Ноги давно сбиты в кровь, ветки деревьев хлещут по рукам, плечам и лицу, а потом кровь тяжелыми каплями падает на землю, раззадоривая охотничий азарт преследователей. Охотников погоня пьянит даже сильнее, чем их гончих.
Когда я оступаюсь на влажной от росы траве или падаю, не сумев вовремя заметить ствол упавшего дерева под ковром из опавших листьев, я слышу, как они глумливо смеются у меня за спиной. Они скоро достигнут цели! Для них словно не существует всех этих препятствий, так замедляющих их добычу - меня.
И только я-Волчица - на равных с охотниками, хотя и знаю, что, если приму бой, проиграю.
Зато я могу бежать, и пока я в волчьем облике, Охота не станет ближе ни на шаг.
Но долго оставаться Волчицей я не могу. И мне не у кого спросить, почему, да и некогда задаваться этим вопросом, ведь охотники прекрасно знают об этой моей слабости.
А еще мне некогда помолиться богам и вознести им хвалу.
Ведь стоит мне окончательно выбиться из сил, как на лес опускается Туман. И неважно в человеческом я обличье или в волчьем.
Туман, который хранит меня от Охоты, надежно скрывая от глаз.
А Волчица всегда отыщет в тумане Костер.
Став человеком, я подброшу в Костер сухие ветки, вгляжусь в Туман, смешанный с дымом моего Костра - и зазвучат слова древнего, как сам этот мир, заговора...
И исчезнет тогда Лес, чтобы стать просто лесом.
А я выйду из дома, в котором жарко пылает Мой Очаг, под ласковые лучи весеннего солнца и стану с тревогой и надеждой вглядываться в узкую просеку между деревьями, ожидая, пока появятся те, кого я так жду.
А, дождавшись, не сдерживая уже более своей невероятной радости, брошусь к ним навстречу.
Двое.
Мужчина и ребенок.
Муж и сын.
Оба русоволосые, как и я сама, в золотисто-зеленых одеждах.
Мы похожи и в этом: на мне платье такого же цвета (а существовали ли вообще те лохмотья, в которых я убегала от Охотников?), а мои непослушные волосы удерживает такой же серебряный ободок. Хотя есть и отличие: в моих волосах - сверкающая золотом брошь, подарок того, в чьих глазах сейчас плещется тот же восторг, что и в моих собственных.
И вот они уже обнимают меня.
Моя семья. Единственные, кто дороги мне в этом мире. И во всех мирах, сколько бы их не было.
И будет ужин у теплого очага, и долгий разговор у костра, счастливый смех сына и нежность, невыразимая нежность любимого - и моя собственная в ответ.
И, растворяясь друг в друге, мы забудем о том, о чем напомнит мне потом до боли яркое видение...
Догорающий в тумане Костер.
Когда он догорит, с ним рассеется и Туман.
А у меня есть выбор...
Впрочем, моя семья, мои Туманные Волк и Волчонок, смотрят на меня так, что я понимаю: выбора у меня нет.
- Я вернусь! - шепчу я за миг до того, как нараспев произношу слова древнего заговора, разрывающего нить, связавшую меня с теми, кого я так люблю.
С воспоминанием?
С прошлым?
Или с будущим?
Я не знаю. Не помню. И мне не у кого спросить...
В Лесу Охоты я никогда не встречала никого из подобных мне, с тех самых пор, как пришла в себя в этом лесу и впервые услышала голоса загонщиков и лай собак.
Если бы я была уверена, что из Тумана со мной говорит лишь моя возвращающаяся память, не сомневалась бы ни секунды. Удержала бы рядом с собой и мужа, и сына, - и осталась бы с ними - в любом из миров и даже в Небытии, навсегда растворившись в Благословенном Тумане.
Все, что угодно, лишь бы остаться рядом с ними, пусть бы и в посмертии.
Но упрямая надежда шепчет мне, что они могут быть живы, что нельзя сдаваться и что однажды я сумею их отыскать.
И что этот проклятый Лес не бесконечен, а там, где кончается он, кончается и власть Охотников.
Я не знаю, так ли это. Я могу только верить. И верю!
- Я вернусь, когда вернется Туман! - говорю то единственное, что могу сейчас твердо обещать своим любимым.
Нужно просто выжить...
- Вернешься ты, как же! Здесь и останешься! - едва слышно процедил сквозь зубы Охотник, поднимая арбалет.
Но проклятая оборванка и теперь оказалась быстрее, в последний миг ускользнув от неминуемой, казалось бы, смерти, - а еще через мгновение обернулась Туманной Волчицей - злокозненной нечистью.
Впрочем, нечисть - она и есть нечисть. В любом облике!
- А правда, что она - последняя? - спросил его более молодой товарищ, придержав своего разгоряченного бегом коня.
- Мне-то откуда знать? - недовольно ответил вопросом на вопрос старший. - Вот принесешь нашему Магистру ее шкуру, тогда и спросишь про остальных. Если смелости достанет!
- Не останавливаться! Время не ждет, золото тоже! - крикнул он тем, что были позади.
И первым пришпорил коня:
- Хей!
...Охота продолжалась...
ГЛАВА 1. Лист первый. Неожиданная встреча
Рейс недовольно тряхнула головой, прогоняя остатки сна. В этом году он снился ей все чаще и чаще, едва ли не каждую неделю. Притом так явственно, будто сама Рейс и была той волчицей. Убегала вместе с ней, боялась до нервной дрожи, любила, надеялась, шептала слова древнего заговора. И просыпалась в холодном поту, пытаясь вспомнить подробности охоты или хотя бы пару заветных слов, казалось бы, намертво врезавшихся в память. Но все скрывал туман, плавно перетекший в реальность и прячущий в своих глубинах просыпающийся предрассветный лес. И чужака, притаившегося где-то рядом и жадно рассматривающего девушку.
Рейн, свернувшийся лохматым клубком, получил удар локтем в бок и недовольно засопел, встряхнулся, обдав хозяйку запорошившим серебристую шкуру снегом. Вскочил, принюхался, предупреждающе клацнул зубами в сторону бурелома и преспокойненько потрусил в глубь леса по своим волчьим делам, оставляя темные следы на тонком шелке первого снега. Девушка насмешливо фыркнула.
- Дал же бог защитничка! – вздохнула она, встряхивая плащ и переплетая растрепавшуюся косу.
Рейн был парнем своенравным, под стать своему предшественнику. Тот тоже мог бросить девушку один на один с неведомой опасностью, заявляя потом, что, дескать, ничуть в ее способностях не сомневался. Рейн-второй говорить, естественно, не мог, но смотрел столь укоризненно, что Рейс и самой становилось стыдно за свои нехорошие мысли. Ни Рейн-волк, ни Рейн-человек ее никогда не подводили.
Рейс не знала, что тогда, пять лет назад, нашло на Рейна Лансо, отчего он выбрал именно ее – самую обычную, хоть и весьма себе симпатичную бродяжку. Нрава он был сурового, если не сказать жестокого, но к своей жене (а на деле ученице) относился с отеческой теплотой и даже своеобразной лаской, от которой нередко оставались весьма болезненные синяки. Рейн истово взялся за обучение жены, которую почему-то не бросил после того занимательного дельца, где Рейс блистательно сыграла малолетнюю дурочку, выскочившую за первого встречного, чтобы сбежать из дома. Положим, дома-то у Рейс никогда и не было (не считать же за таковой приют, где она провела первые одиннадцать лет своей жизни), и до «баронессы Элейсталь» безродной бродяжке Рейс, как до края Полигона. Но баронесса из нее вышла премиленькая, капризная и взбалмошная – достоверная, короче. Рейн после говорил, что едва не пришиб наглую женушку. И только огромный гонорар удержал его руку. Настоящую баронесску они тогда, разумеется, нашли. Не выдержала девчонка такого издевательства над собственной репутацией. После, наверняка, локти кусала, но Рейс ее судьба волновала мало. В отличие от своей собственной.
