Глава первая. Клочок бумаги
Обычно Спарго уходил из редакции «Наблюдателя» в два часа ночи, и после этого газету отправляли в печать. На самом деле, как только он выпускал свою колонку (недавно его сделали вторым редактором), оставаться на работе не имело смысла: Спарго мог смело отправляться домой раньше, чем начинали стучать типографские станки. Но он всегда честно досиживал до двух часов. В тот день – то есть ранним утром 22 июня 1912 года – Спарго задержался даже дольше обычного, заболтавшись с Хэкетом, редактором зарубежных новостей, по поводу телеграммы, только что полученной от Дураццо. Хэкет говорил интересные вещи: Спарго с жадностью слушал его и ввязался в долгую дискуссию. На часах было уже половина третьего, когда он вышел за порог редакции и глубоко вздохнул, сразу стряхнув с себя ту лихорадочную атмосферу, в которой находился всю вторую половину дня. Воздух на Флит-стрит был чистым и свежим, а над молчаливой громадой Святого Павла светлела полоска нового рассвета.
Спарго жил в Блумсберри, на западной стороне Рассел-сквер. Каждый день он ходил в редакцию по одному и тому же маршруту: Саутгемптон-роу, Кингзуэй, Стрэнд, Флит-стрит. Он уже нередко узнавал людей на улицах, особенно полицейских, и у него вошло в привычку здороваться с ними по пути домой, пока медленно брел по улице, куря трубку. В это утро, проходя мимо Миддл-Темпл-лейн, Спарго заметил знакомого постового по фамилии Дрисколл. Тот стоял у открытых ворот улочки и оглядывался по сторонам. Чуть дальше в конце улицы расхаживал еще один полисмен. Дрисколл энергично замахал ему рукой и тут заметил Спарго. Полицейский нетерпеливо шагнул в его сторону, и Спарго сразу понял, что услышит нечто необычное.
– Что-нибудь случилось? – спросил он.
Дрисколл ткнул большим пальцем за плечо, где в открытых воротах виднелся длинный переулок. Там стоял какой-то мужчина, торопливо натягивая на себя жилетку и сюртук.
– Вот тот парень – он тут вроде местного сторожа или швейцара – говорит, что там в подъезде лежит человек, – сообщил полисмен. – Швейцар уверяет, что он мертв. Говорит, его убили.
– Убили? Почему он так решил? – Журналист с любопытством заглянул за мощное плечо Дрисколла. – Есть причины?
– Он говорит, там повсюду кровь, – ответил Дрисколл.
Полисмен оглянулся на спешившего к ним констебля и снова повернулся к Спарго:
– Вы ведь газетчик?
– Да, – кивнул тот.
– Тогда пойдемте с нами, – предложил Дрисколл, добродушно усмехнувшись. – Думаю, мы подбросим вам новый материал для статейки. Не пожалеете.
Спарго продолжал вглядываться в переулок, размышляя, какие тайны могут в нем скрываться. Вскоре к ним подошел второй полисмен. В ту же минуту в воротах появился швейцар.
– Идемте! – бросил он. – Я вам все покажу.
Пока они шли по переулку, Дрисколл обменялся парой слов с другим констеблем и повернулся к швейцару.
– Как вы его нашли? – спросил он.
Швейцар указал на оставшиеся позади ворота.
– Я слышал, как хлопнула створка, – ответил он раздраженным тоном, словно это происшествие нанесло ему какую-то личную обиду. – Да-да, я все слышу! Так вот, я встал, чтобы посмотреть, что там и как. И представьте – вижу это!
Он посмотрел в дальний конец переулка. Трое мужчин проследили за его взглядом. Только теперь Спарго заметил, что слева в одном из подъездов наружу торчит чья-то нога в светло-сером носке и большом ботинке.
– Лежит себе и в ус не дует, – буркнул швейцар. – Я его не трогал. Сами понимаете…
Он замолчал и скорчил кислую гримасу, вспомнив эту неприятную картину.
– Значит, вы просто подошли и посмотрели? – уточнил Дрисколл. – Чтобы выяснить, кто это такой и что произошло?
– Именно так, – подтвердил швейцар. – А потом я увидел кровь… И сразу поспешил к выходу, чтобы рассказать вам.
– Это лучшее, что вы могли сделать, – заверил полисмен. – Что ж, давайте посмотрим.
Они остановились у подъезда. Это была открытая площадка с бетонным полом и стенами, облицованными белой плиткой. В тусклом свете едва занимавшегося дня ее серый и холодный вид напоминал мертвецкую. Лежавший на полу человек с вытянутой ногой, очевидно, был мертв: об этом свидетельствовала неестественность его позы.
Некоторое время все четверо стояли молча. Оба полицейских хмурили брови, взявшись за свои кожаные ремни и барабаня по ним пальцами. Швейцар задумчиво тер ладонью подбородок – этот скребущий звук потом долго звучал у Спарго в ушах. Сам он сунул руки в карманы и бренчал ключами и монетами. Каждый погрузился в свои мысли, глядя на лежавшее перед ним бездыханное тело.
– Знаете, – наконец произнес Дрисколл, – он лежит как-то странно, будто… его принесли сюда. Прислонили к стене, а потом он съехал вниз.
Спарго оценивал детали цепким взглядом журналиста. Он увидел перед собой тело немолодого человека. Голова была повернута набок, упираясь лбом в кафельную стену, но Спарго догадался о возрасте по седым волосам и бакенбардам. Мужчина был в добротном твидовом костюме в серую клетку и в дорогой обуви; из рукавов сюртука на беспомощно откинутых руках выглядывали безупречно белые манжеты. Одна нога неловко подвернулась под туловище, другая торчала прямо, вытянувшись через порог; верхняя часть тела изогнулась вдоль стены, съехав на одно плечо. На блестящей белизне плиток резко выделялись сгустки и брызги темной крови. Дрисколл вытащил руку из-за пояса и ткнул в них пальцем.
– Сдается мне, – медленно проговорил он, – что кто-то стукнул его сзади, когда он выходил отсюда. Кровь из носа хлынула на пол – целый фонтан. Что скажешь, Джим?
Второй полисмен откашлялся.
– Думаю, надо вызвать инспектора, – ответил он. – А также доктора и «скорую помощь». Он ведь мертв?
Дрисколл наклонился и пощупал пульс на руке.
– Мертвее не бывает. Уже остыл. Давай за дело, Джим!
Спарго дождался появления инспектора и «скорой помощи». Вместе с доктором прибыло еще несколько полицейских, и когда они начали перетаскивать покойника на носилки, Спарго наконец разглядел его лицо. Пока полицейские возились с телом, он рассмотрел его во всех подробностях, думая о том, кто это такой, почему его убили, как он оказался здесь, и еще о многом. В любопытстве Спарго присутствовал не только профессиональный интерес: он жалел бедолагу, которого так грубо и бесцеремонно вышвырнули из жизни.
В убитом, впрочем, не было ничего примечательного. Обычный мужчина, на вид лет шестидесяти, с простыми, но приятными чертами лица, чисто выбритый, если не считать седых бакенбард, тянувшихся, по старой моде, узкой полосой от уха к подбородку. Единственно оригинальной чертой в нем оказалось огромное количество глубоких складок и морщин: они густой сетью покрывали кожу, собираясь вокруг глаз и в уголках рта. Глядя на них, можно было с уверенностью сказать, что человек прожил трудную жизнь и перенес немало бурь как в физическом, так и в духовном смысле.
