Вчера я разучилась улыбаться. Кажется, навсегда.
Когда Вероника позвонила и попросила подменить заболевшую Лену, сердце ёкнуло. Но причин для беспокойства я, как ни искала, не нашла. Обычный заказ – свадьба. Со стандартным маршрутом по всем достопримечательностям города и съёмкой банкета.
День работы, за который щедро платили.
Вот только я не ожидала увидеть в качестве жениха своего парня.
Первой мыслью было бросить всё и уйти. Но наша студия никогда не подводила клиентов. Семь лет назад мы, три подруги, выбрали слоганом простой девиз: «Сохраним ваши лучшие моменты!» Банально, знаю. Но именно следуя ему, мы стали лучшими в городе, заработав безупречную репутацию, и я не имела права её запятнать.
Но чего мне стоило вести себя как ни в чём не бывало и просить у гостей «Улыбочку!». Мне, у которой с детства все чувства на лице написаны.
Снимать искрящуюся счастьем невесту среди ветвей цветущей сирени. А потом его, прячущего свои глаза от моих, но смело позирующего в камеру.
В какой-то момент я отключилась и смотрела на всё со стороны. На заказанный лимузин, праздничные платья, причёски, щедро политые лаком, на волнение и крики гостей… Работала на автопилоте, выхватывая удачные кадры. Букет в руках невесты. Пафосная работница загса с тремя подбородками. Тонкие пальцы. Кольцо. Второе кольцо. Росписи. Поздравления родных. Мать и отец Кирилла, с которыми он меня так и не познакомил. Её родители, сдержанные, скупые на эмоции. Дождь из риса и мелких монеток. Блики солнца на фате. Шлейф пышного платья на асфальте.
Когда мы перешли к обязательным постановочным кадрам, я не узнала свой голос. Холодный, безжизненный, чужой.
Смотреть, как молодожёны целуются, выбирать для них выгодный ракурс было мукой. Меня будто проворачивали на вертеле над жарким огнём. С пеной шампанского, разливаемого по бокалам, растворялась моя жизнь.
Процессия из двенадцати машин объехала все положенные достопримечательности. Программа закончилась традиционно – Мостом влюблённых, где молодые нацепили обязательный замочек с именами и выбросили ключ в воду. Интересно, знали ли они, что раз в два года все навесные украшения срезают, чтобы освободить место для обетов новых брачующихся?
Потом был хлеб с солью, банкет с громогласной тамадой, нелепыми конкурсами, традиционными выкриками, от которых с каждым разом всё больше горчило во рту, и огромный торт с мастерски выполненными фигурками на верхушке.
К нему молодожёны подошли почти сразу – рука в руке с ножом. И я запечатлела первое, острое дело совместной жизни. Надо же, никогда не замечала: они, все они начинают супружество с разрезания, не с созидания. Завтра, быть может, это покажется мне бредом, но сегодня символичность действа пугала. Я чувствовала себя этим тортом, который распарывали на части. Муж и жена накормили друг друга, отметив начало сладкой жизни. Потом родителей и гостей.
На этом мои мучения закончились. Я с трудом отвертелась от настойчивого приглашения выпить за счастье молодых, вышла на воздух и поняла, что все эти шесть часов задыхалась. Никогда ещё воздух не был таким свежим.
Когда вечером я, мёртвая, пустая, как засвеченная плёнка, вернулась в студию, чтобы переслать Лене снимки для обработки, Вероника заполняла таблицу.
– Ты знала?
– Что?
Я подошла к заваленному бумагами, рекламными листовками и визитками столу и посмотрела на неё в упор.
– Ты знала?
– Да. Знала, – Ника взяла новый документ.
– Ты понимаешь, что случилось? – она продолжала печатать, будто ничего особенного не произошло. – Понимаешь, что мне пришлось пережить?
Вероника вскинулась, как всегда, когда была не права.
– Не делай меня виноватой. Про Кирилла ты рано или поздно узнала бы. Я думаю, лучше рано. Считай это шоковой терапией.
– Почему ты не сказала? Почему довела до такого?
– А ты бы поверила моим словам? Он ведь для тебя – идеал. Как там? «Мы на одной волне – оба постоянно в разъездах». Я собиралась тебе рассказать с фотографиями на руках. Но Лена заболела, и я решила, лучше, если ты увидишь всё своими глазами.
– Ты не понимаешь… Правда, не понимаешь. Я не знала, что ты можешь быть настолько жестока. Ты сегодня убила меня. И моё доверие, – Вероника молчала, поджав губы. – Лена, если захочет, пусть продолжает работать с тобой, а я не смогу. Просто не смогу.
С этими словами я вынула флешку из фотоаппарата, бросила на стол и ушла. По дороге домой вырубила телефон, который настойчиво просил ответить. Звонила Лена. Но мне было страшно услышать, что и она знала.
Когда я зашла в подъезд и поднялась наверх, то очутилась в полной темноте. Снизу лампочку давно выкрутили и арендаторы не спешили покупать, а на моём этаже она перегорела. Как моя жизнь. Открывать замки мне пришлось, подсвечивая отверстия смартфоном. Пару раз я роняла ключи. Руки тряслись. Хотелось разбить что-то, но у меня только телефон да сумка с техникой – Никон, прошедший со мной огонь и воду, было откровенно жалко. А смартфон служил фонариком, это его и спасло.
Спустя несколько минут я вошла в уже не нашу квартиру и первым делом собрала все его вещи. Получилось двенадцать пакетов, которые я, не откладывая, спустила в мусоропровод. Потом распахнула окна настежь. Но ночь была тёплой, и выгнать присутствие теперь абсолютно чужого мне человека не получалось. Я ощущала его в кресле, на рукояти ножа, на кровати… практически везде.
