Уже в детстве он знал, что не похож на других. Он не любил пистолетики и машинки, но с удовольствием играл с девочками в куклы, дочки-матери и другие девичьи игры. Нет, он не носил женскую одежду, даже втайне от всех. Но и это не спасало. Парни не любили тех, кто дружит не с ними, а с ненавистными носителями юбок и чулочков. Поэтому били его постоянно. А он терпел. Когда парни его били, он мог их трогать. Защищаясь, трогать. От этого и не очень хорошей жизни дома, в приемной семье, он с каждым годом становился все более мрачным, замкнутым. Близких друзей у него не было, да и не близких тоже, так, знакомые. Но вот в общественной жизни школы парень принимал участие с превеликой радостью. Стенгазету нарисовать? Всегда. Прочитать стихотворение на вечере? Легко. Учителя замечали его бурную фантазию и мечтательность. Но и они были чуть червивы. Вся его фантазия была нацелена на самого себя и больше ни на что. Били его до конца школы. Но в последних классах парням это надоело, и это происходило очень редко. Зато, когда предложили стать вожатым в младших классах, он вызвался первым. С личной жизнью у него не складывалось. Он воспринимал девочек скорее как друзей. И даже когда в последнем классе одна из одноклассниц решила ради прикола и на спор развести его, все окончилось фиаско. После чего слухи о его импотенции разошлись, и уже не было никакой надежды испытать счастье полового акта с кем-то в районе. После окончания школы никто не удивился, что парень поступил в педагогический. Окончил и даже проработал в школе четыре года, но был уволен по собственному желанию. Осознавать свою внутреннюю сущность он начал поздно.
Утро у Сашки началось со звонка. Ну как Сашки, тут скорее Александра Тихоныча, но сам себя-то он так не называл. Вряд ли существует человек, который, бреясь в ванной по утрам, смотря на свою плохо выспавшуюся физиономию, думает о себе по имени и отчеству: вам нужно спать больше, Геннадий Иванович.
Звонок раздался до поставленного будильника, поэтому будоражащий звук сначала забрался в сон, а потом уже разбудил наяву. Поняв, что ему звонят, Александр попытался взять телефон правой рукой, но оказалось, что он ее отлежал и рука с ватными пальцами отказывается сжимать устройство и водить по тачскрину.
– Мать…
Саша выругался и постарался провести данную операцию левой рукой. Коряво, но получилось.
– Алло… – пробормотал он сонным голосом в трубку.
Вот какой умник звонит в половине тринадцатого? Может, для кого-то это уже и обед, а для кого-то и раннее утро. Утро – это, как всем известно, не часть суток, а тот момент, когда проснулся. И если люди делились на жаворонков и сов, то Александр был на этом фоне филином. Он жил своей особой жизнью, которую диктовала его профессия. Образ жизни был всецело подчинен профдеформации.
– Ядов Александр?
– Он самый.
В последнее время по телефону звонило много мошенников, и ходили легенды, что им нужны ответы «да» и «нет», чтоб потом при оформлении кредита на жертву у них был ее голос для подтверждения по телефону. Сашка в эту чушь не верил, но в последнее время на всякий случай старался не произносить эти слова в телефонном разговоре, заменяя их «алло», «слушаю» и другими ответами, не подходящими по форме с согласием.
– Это полковник прокуратуры Истомин.
И такие были тоже мошенники. Ему уже несколько раз звонили полковники, лейтенанты и прочие, но все, что они хотели, – это денег.
– Не расстраивайтесь, это пройдет, – сказал Сашка и уже хотел прервать разговор.
– Нам нужна ваша консультация, – прозвучало в трубке, – пропали дети.
– А вы уверены, что это именно мой профиль? – серьезно спросил Александр. – У меня очень узкоспециализированный профиль работы.
– Нам вас посоветовали именно как узкого специалиста по маньякам.
– Ну, я не по маньякам, – пробубнил Саша.
– Да, меня предупредили, – раздались из трубки, – но, говорят, вы можете серьезно помочь, если это касается ваших дел.
– Давайте проще, – вздохнул Ядов, ближайшие часы не предвещали уже никакого отдыха, – я смогу понять и просчитать, относятся ли преступления к моей сфере ответственности, а это уже половина расследования.
– Да, именно это я и имел в виду.
– Хорошо, я подъеду.
Здание было серым. Обычное административное здание в семь этажей с одним центральным входом. Снаружи охраны не было, хотя это в старые времена охрана для острастки и снаружи стояла, и внутри стояла, сейчас хватает исключительно внутренней. Парковать свой старенький джип пришлось за две улицы до названного адреса, так как парковка тут была исключительно или для служебных автомобилей, или платная, с неплохим счетчиком за час. А что вы хотели? Самый центр города как-никак. Вертепск – не столица, конечно, но центр и в нем дорог для проживания и парковки. Пришлось топтать ботинки по весеннему асфальту.
Ядов вошел в здание, открыв тяжелые окованные бронзой двери, и уже там встретился с перегородившей проход охраной. Слева до перекрытия было окошко, над которым красовалась вывеска: «Бюро пропусков».
– Добрый день, сударыня, – обратился Александр к сидевшей за окошком женщине, даже в свое утро он понимал, что для обычных людей это уже день, – мне должны были заказать пропуск.
– Фамилия, – прозвучал из окошка монотонный голос, словно отвечал не человек, а автомат.
Оно и понятно, таких с пропусками тут столько за день ходит, что на каждого эмоции тратить никаких нервов не хватит.
– Ядов.
– Имя, отчество.
– Александр Тихомирович.
– Паспорт.
Саша протянул в окошко приготовленный заранее паспорт. Вот смысл спрашивать про фамилию и имя, если потом все равно паспорт потребует? Не проще сразу паспорт взять и там все это посмотреть? Но, увы, человек, отвечающий хоть за что-то, чувствующий свою силу кому-то что-то дать или наоборот, даже если это последняя штафирка, всегда будет устанавливать свои правила и корчить из себя большого начальника. Александр называл это «синдром вахтера». Он даже стихотворение когда-то написал по этому поводу.
Бывают нормальные вроде бы люди,
Но внутрь заглянешь – цистерна с дерьмом,
Когда от них что-то зависимо будет,
Является сразу «вахтера синдром».
И сразу его не узнать в одночасье,
Царь! Князь! Император! Король!
Хотя был еще вот штафиркой недавно,
Играл свою мелкую роль.
Но вот на коня посадил его случай,
И пост сей нам не обойти,
И сразу встает великаном могучим
Все то, что кипело внутри.
И пусть от него очень мало зависит,
Но в эти мгновенья он – БОСС!
И, хочешь не хочешь, пред ним преклонишься,
Кидая к ногам сотни роз.
С таким вот синдромом людей очень много,
В профессиях многих они,
Вы их не судите, друзья, очень строго,
Они все «синдромом» больны!
