Большая комната в коттедже Скоробогатовых на Рублевке. Современный роскошный ремонт, высокие потолки, дорогая обстановка. Приехал Григорий Остров, проведший многие годы за границей. В комнате Лиза с родителями. Радушно принимают Острова, так как он вырос вместе с Лизой на их глазах в своем далеком детстве.
Ах, здравствуйте друзья мои родные
Прошли года, но вы все так же не чужие,
Не чуждые мне, как страна,
В которой не был, как едва
Простился с детством,
Как и с отчим домом,
Плутая по́ миру ученым
Пытаясь стать в иных краях.
Мы рады вам и не тая
Поведайте, ну как? Скажите,
Ученьем полнится Земля?
Вы, говорят, там не тужите
Живете так, что оляля.
И институты в заграничье
Полны ученейших людей.
В делах они так дюже прытки
И полны разных степеней?
Да, степеней и правда по́лны,
Но только этих степеней
Я променял бы без зазренья
На пару стареньких гиней.
Сказать хотите, что у наших
Ученье – свет, у них лишь тьма?
Я то́ твердить уже уставший
Родным от ночи до утра.
У наших и поболе хуже —
У нас списать можно тайком,
Но там чем будет ум твой уже —
Тем больше выгоды при том.
Наш ВУЗ – сплошное прогибанье
Под величайшие умы
И им слепое подражанье
Излечит знания чумы.
У нас мзду дать всегда ты волен
И на защиту накрыть стол.
Таким декан там недоволен,
Будь ты хотя б сто раз умен.
У нас спиши и дай на лапу,
Тебе дадут диплом, зачет.
А заграничным супостатам
Такое будет не в почет.
И чем там лучше эти ВУЗы?
Скучны и мелочны, хоть вскройся.
Порядки наши словно ту́зы —
Держи всегда их в рукавах,
Имей в колоде и не бойся
Вдруг оказаться в дураках.
Не тем они плохи, что честны.
Честь – дело чистых душ,
А наше русское мздоимство —
Лишь свойство мелочных чинуш.
Но слышала, что там наука
Так процветает – боже ж мой!
Статьи их мне лишь только скука,
Но в Швеции почет сплошной.
В гробу перевернулся Нобель,
Огромный цензорский их шнобель
Все режет – греческие Мойры,
Иль Парки в Риме, иль на подходе к пойме,
Как дичь их режут терции прогресса,
Прогресс для них – ноль к правде интереса.
Умны вы, но в пространстве радикальном.
Радикализм не в моде нынешнего строя
И в нашем мире очень толерантном
Стремитесь точно к поприщу изгоя.
Изгоем для меня быть не зазорно
И мир не уважаю в том,
Что мысли не гуляют более фривольно
И строй в нем строит избирком.
Друг милый, вас я понимаю,
Но что же сделать если мы
В мироустройство не вникая
Боимся жить без строя, как чумы?
Строй строю рознь,
Скажу вам честно,
Про этот заграничный строй
Не думаю ничуть не лестно,
Но то ли дело строй родимый мой!
Что говорить, что думать нам сказали,
Но думали ли нас здесь обмануть?
Если нас в русском горе и печали
Хотят наставить на благопристойный путь!
И пусть слегка пугают заграницей,
Вижу дурного в этом я едва,
Если вы сами давеча сказали
Как заграница вам была мерзка.
Мерзка была ли заграница?
Ведь не мерзее стран любых.
Вот умерла бы, как синица
Она от наших русских зим.
И что ж?
Без газа и без нефти, погибнет как немецкий блиц?
Допустим.
Что осталось после?
Лишь горы снега вдохновенья и вечная ума зима?
Лишь толпы лизоблюдов пошлых и невозможная весна?
Не ждал бы я такого мира, окоченеющих синиц,
Полковников и бизнесменов, извечно падающих ниц.
Мила мне прошлых лет свобода,
Я выражался как хотел.
Хотел, читал я Геродота,
Хотел, двуполых небылиц.
В России скажут – подождите, нельзя сказать, что пола три,
В Европе скажут – не спешите, три – мало, надо тридцать три!
Но чем плохо́ разнообразье?
Много цветов, много полов.
Настанет в жизни вдруг ненастье,
Захочется любви с ковром…
Любви желать все вольны сами,
Хоть с ковриком, с половиком…
Но говорить мне что нормально
Оставьте самому притом.
У нас цензура запретит отныне
Сказать, что дважды два – три в русском мире.
У них цензура разрешит гордыне
Сказать что хочешь, лишь бы не четыре.
Значит свободы больше в мире там.
Потомков недостойных пуритан.
В католицизме можно было больше,
А в православии и более того.
У пуритан все было четко,
Англо-саксонский мир от них недалеко.
Есть четкости во всем, дотошны по-немецки —
Разрешено что, что запрещено.
Их Лютер возлюбил бы не по-детски,
Если б не стало тошно и смешно
От образа их мыслей и воззрений,
Кощунственных речей и святотатств.
Дети церквей и пуританских мнений
За сумасшедшей прогрессивности экстаз,
Я знаю, каждый их апологет суждений
Счастливо душу Дьяволу продаст.
Вот это, понимаю, мненье
С таким я спорить не силен.
Лишь в православном к властии почтеньи
Победа будет, будет враг сражен.
Окститесь, уважаемый, окститесь.
К тому ли мнению клоню,
Что почитанье власти рвенье
Спасет от прогрессивного бреду?
Две стороны у каждой есть медали
И, если не по нраву мне одна,
Неужто приведет к вашей печали
Поруганна обратна сторона?
Медали есть чудовищно никчемны,
Возьмите хоть любую из сторон.
Тирану даренные – не почетны,
А что, если тиран – земной наш дом?
Хотите ли сказать нам, черт дери,
Что весь наш шар – сплошной дурдом.
С какою стороны ни посмотри —
Кругом тираны, да враги?
Тираны сплошь, врагов не много.
Враги лишь средство для предлога,
Чтобы купить побольше пуль,
Детей отправить в Ливерпуль,
Обставить генералу дачу
И на Рублевке дом в придачу.
Чтоб стать врагом нужно сознанье,
Устройства мира пониманье.
По счастью среди нас кругом
Лишь гении украсть тайком.
