Там, где ты ничего не можешь, ты не должен ничего хотеть…, а там, где ты ничего не хочешь, там тихо притаился твой шанс…, потому что судьба – это постоянные математические намёки на все твои шевеления в жизненной западне…
«Презумпция незнакомства» (1991).
1
Над огромным аэропортом медленно пролетали хмурые тучи, наплевательски относясь к людям и заплевывая их мокрым снегом. Тучи мстили за постоянное беспокойство летающих туда -сюда самолетов. Беркович вышел из светлого гармошечного туннеля и, глубоко вдохнув шумный Шереметьевский воздух, двинулся вперед, начиная молиться совершенно незнакомым лично ему святым. Причина для молчаливых просьб к небесам была реально обоснованна по мере приближения к стеклам таможенного контроля. Его внутреннее напряжение нарастало с каждой секундой, кровь потекла быстрей и лейкоциты стали слипаться в нездоровые цепочки, толкаясь и ругаясь друг с другом от тесноты и мощных сигналов паники. Сердце заметно дрожало между лопаток на спине и, как обычно, на нервной почве страшно чесалась мочка левого уха…
Беркович тащил за собой большой английский чемодан на встроенных в него колесах. Чемодан этот был особенный, цены немалой, который всегда производил нафталиновое впечатление на окружающих с завистливыми взглядами любопытства. Беркович купил этот чемодан в Лондоне у одного хитрого галантерейщика только потому, что им якобы когда-то, давным-давно, владел сам Пикассо. Легенда предприимчивого англичанина на мозг Берковича подействовала ярко и мгновенно. Иметь такой чемодан в качестве частной собственности было для него делом чести и даже гордости. Колеса этого комбинированного «чуда» были новыми и бесшумными, что было редкостью для многих путешествующих с грохотом и скрипом…
Эдик ясно понимал, что в очередной раз приближается к краю скользкой пропасти и заметно нервничал. Используя своё личное воображение, в его голове стали возникать по очереди всем известный Иисус Иосифович и его печальная мама в черном платке, затем…, никому и никогда невидимый, всемогущий его Папа, разнокалиберные апостолы в балахонах: предатели и трусы, махровые фарисеи и многоговорящие бородатые демагоги…, затем какие-то боги посовременней, понепонятней…, с обязательно строгими лицами судей, неизвестные большинству грешников на всей земле. В конце концов, Беркович остановился на каких-то скандинавских летающих тетках, о которых что-то слышал благодаря старику Вагнеру, но подробно ничего о них не знал… Он чувствовал, что эти валькирии тоже где-то рядом с единым чудотворным Богом и его личные просьбы обязательно должны помочь проскочить пограничный контроль… Страх перед таможней разрывал мозг и будил настоящую трусость. Пришлось ему просить помощи даже у святой Вальпургии Хайденхаймской, когда-то обитавшей в Клаусталь-Целлерфельде и знакомой ему по немецким картам-путеводителям для въедливых и дотошных иностранных туристов.
Рейс Амстердам-Москва всегда был особым для всех натасканных таможен умных стран. Именно этот рейс заставлял его шевелить мозгами и очень беспокоиться о дальнейших событиях прохождения московской таможни – (маможни)… Дело в том, что Беркович – единственный сын старого и очень знаменитого в СССР контрабандиста Берковича, катящийся по жизненным трассам, как окаменевшее пластилиновое ядро, только что прилетел в Москву, заряженный «по самые уши» новеньким и абсолютно уникальным химическим материалом под странным созвучием- «Утро в Урарту». А впереди денежного рассвета и свежего «воздуха» перед ним ярко маячила суровая Шереметьевская таможня с прыщавыми лицами молодых инспекторов и отмороженных полуженщин в форме, которые заставляли сильно нервничать и ждать очередного кокер-спаниеля или таксу на поводке, которая, (собачья сволочь…), обязательно унюхает наличие химической составляющей любой исковерканной в лаборатории молекулы… Но Беркович был совсем не глупый, как евнух времен Халида-Аль-Суфи Бузани, поэтому соображал правильно и имел надежную телефонную информацию от давно прикормленного и продажного таможенника о том, что у всех нюхающих собак на сегодня какая-то повальная диарея и всегда пьяный ветеринар будет целый день работать медленно, сонно, без энтузиазма с длинными паузами на кофе, сигареты и внимательными просмотрами конфискованных порно журналов. Коридор в Москву без натасканных собак был временно открыт.
Таможня, как обычно, скрытно наблюдала за прилетевшими из голландского «Рая» с той стороны прозрачных стекол и видео камер, за которыми посменно стояли и сидели физиономисты, бихевиористы, легкие профайлеры и еще кое-кто, натасканный и обученный, как сторожевая собака с высшим специальным образованием (…а может быть я слишком и преувеличиваю). Одновременно они пили кофе и чай, кусали сладкие печеньки и миниатюрные пирожные под названием «для Майи Плесецкой», перебрасывались фразами из повседневной жизни и внимательно рассматривали в мониторы лица прибывших людей, то есть занимались своей нужной работой, за которую государство платило им деньги. А между прочим, без сторожевых навыков и надежных внутренних импульсов на такой работе никак не обойтись, потому что вокруг всегда крутится большой переизбыток скользких вражьих плутов, темных замыслов и обкуренных бесов…, постоянно думающих, что они умней государства…,точно таких же, каким и был Эдик Беркович…, известный в определенных не широких кругах, как «Конферансье», а не «Шансонье». В чем есть весьма существенная жизненно изменяющая разница. Но Беркович и ему подобные всегда помнили, что на любую коварную дудочку в этой стране уже давно была написана длинная мелодия для тромбона с оркестром, и ноты знали не только покойные Петр Ильич Чайковский и латентный алкоголик Модест Мусоргский, но и те самые государственные служащие за стеклом в форме и с внимательными лицами, понимающие чужие шевеления в пространстве.
Беркович реально боялся и ненавидел Шереметьевскую таможню, потому что уже почти два года занимался весьма рискованным делом – тайными перевозками всякого недозволенного порошка с измененными химическими формулами. За эти два года он ни разу не попался ни на одном досмотре только потому, что платил продажному человеку за отсутствие нюхающей собаки…, а иначе ему была бы алюминиевая крышка от старого обреченного чайника с гравюрой одуванчика на раскаленном боку … О, если бы Беркович только знал, какой важной пружиной он был в общем необыкновенном механизме, запущенном нестандартно мыслящими людьми. Но он об этом не знал, а имел умело навязанное ему представление о своей рискованной работе и не более того… На то и постоянный нестандарт мышления тех, кого невидно на общем фоне шевелений… В груди у Эдика, как по чьему-то верхнему волеизъявлению, зажглось тревожное чувство измены, сильного страха, гадкого ужаса и железной тревоги. Левая рука стала предательски дрожать вместе с правым коленом. Эдик помнил, что в чемодане лежит аккуратно вскрытая и снова нежно запечатанная пачка «Studentenfuter Maryland classic» с пятью видами орехов и пятью сортами изюма, которые составляли только 30% содержимого, а остальное…
