По шаткой железной лестнице я взобрался в самолет и, перехватив автомат поудобнее, спросил: «А где здесь Гагарин?» Происходило это, если мне не изменяет память, году в шестьдесят третьем. Гагарин все еще был главным героем страны, и поэтому никто из пассажиров маленького деревянного Ил-14 не удивился. Все, включая пилота, в ту невинную пору не отделенного от салона пуленепробиваемой стенкой, рассмеялись. Пассажиры смеялись громко, но немного нервно, как всегда бывает перед полетом. Я же тогда совсем не боялся летать, потому что не знал еще ни страха высоты, ни страха смерти, которая, как стало мне известно чуть позже, иногда бывает внезапной. В три года вообще хорошо живется на свете. Особенно когда у тебя есть деревянный автомат с круглым, выкрашенным черной, замечательно пахнущей масляной краской диском а-ля ППШ. И ты впервые в жизни летишь на самолете, управлять которым, конечно же, должен сам Гагарин.
Начав работать с пожилыми людьми, я стал лучше относиться к старости. Потому, наверное, что теперь мне самому до нее уже рукой подать. А может быть, наоборот: когда я видел сведенные артритом руки, выцветшие, обращенные внутрь себя глаза и нетвердую походку, то испытывал эгоистичную радость от того, что сам-то я еще хоть куда…
Не могу сказать, что мне нравилась сама работа. Я был мозольным оператором в специальном Центре по болезням ног на Брайтоне, возглавляемом доктором Коцем. Сюда приходили на педикюр старики со всего района. Кряхтя, они усаживались в кресло, я опускался на низенький стульчик, потом они протягивали мне свою корявую, не всегда чистую ногу с вросшими ногтями и пяточными натоптышами… Кто это придумал, что судьбу нужно читать по руке? Ноги рассказывают о человеке куда больше. Глядя на эти обычно спрятанные в ортопедические старческие башмаки конечности – либо костлявые, либо отечные, – я почти сразу понимал, кто возвышается в кресле передо мной: бывший партийный деятель, балерина, работник торговли, проститутка, домашняя хозяйка. Выпирающие косточки и скрюченные пальцы говорили о необходимости стоять на ногах целыми днями, затянувшиеся шрамы на подошвах – о босоногом детстве, а вросшие ногти и следы от срезанных заусениц – о смешных попытках угнаться за модой. Отсутствие отложения солей указывало на хорошее питание в ту пору, когда обладатели этих ног еще активно строили коммунизм. Или просто имели средства и возможность покупать качественные продукты.
Тем не менее я даже немного гордился своей работой. Получив место в этом Центре и долгими часами возясь с чужими ногтями и мозолями, я старательно убеждал себя, что я не несчастная жертва обстоятельств, вынужденная терпеть капризы и мелкую тиранию вздорных старушек, и что мое унизительное положение вовсе не унизительно. В конце концов именно мозольный оператор сыграл роковую роль в судьбе Пушкина, подставив поэта под пулю Дантеса…
А потом ко мне в кресло села она. Это случилось в жаркий майский день ровно месяц назад. Я не сразу ее разглядел. Увидел только сухонькие маленькие ступни и подумал, что работы тут будет совсем немного.
– Меня зовут Рита, – сообщила пожилая дама и, словно угадав мои мысли, добавила: – Особых хлопот, голубчик, я вам не доставлю. Обычно я пользуюсь услугами своей педикюрши, но в этот раз… обстоятельства заставили меня прибегнуть к вашей помощи.
Дама рассмеялась, и я поневоле поднял на нее глаза. Коротко стриженные волосы, сухонькие ручки с припухшими суставами, глухое платье под горло… В общем-то, если не считать странной в наши дни манеры говорить, она выглядела вполне обычной старушкой. Но глаза… глаза были совсем молодыми, живыми и острыми. На секунду мне даже почудилось, что под хорошим голливудским гримом спряталась молодая девушка, которая зачем-то вздумала меня разыграть. Но тут же опомнился: ну кто и для чего стал бы затевать столь хлопотный розыгрыш? Да и невозможно на самом-то деле так загримировать человека, чтобы это не было сразу заметно. Тем не менее меня не отпускала глупая мысль, что внутри пожилой дамы живет иное существо, приникшее к прорезям ее глаз. Так, как когда-то отдыхающие на пляже приникали лицом к дыркам в декорациях, чтобы на фотографии предстать горцем в бурке на коне или морским царем… Я сглотнул слюну и пробормотал что-то невразумительное.
– Да-а, – продолжила дама, с видимым удовольствием наслаждаясь моим недоумением, – видите ли, я, собственно, пришла к милейшему доктору Коцу по одному важному делу, связанному с его эликсиром, а он, насколько я понимаю, человек исключительно занятой, принять меня сразу не может… – она пошевелила пальцами на ноге, – и так я оказалась в этом кресле. Надеюсь, вас не затруднит… поработать со мной, пока доктор не освободится. Он совсем недолго будет занят, вот увидите…
Я не нашелся, что ответить. Эта необычная старушка отчего-то мне не понравилась. Ее фраза о недолгой занятости Коца прозвучала двусмысленно… Бурные события последних лет научили меня избегать всего, что хоть в какой-то мере могло грозить неприятностями. А от этой Риты, несмотря на всю ее вежливость, исходили волны какой-то непонятной мне, но отчетливо ощущаемой опасности. Кроме того, доктор Коц, по моим подозрениям, вовсе не был настоящим доктором. Он занимался распространением какой-то сомнительной смеси, которая будто бы лечила от всего на свете, стоило лишь помазать ею больное место. Мне должно было быть все равно: сажать за мошенничество, в случае чего, будут его. Но, как я уже говорил, любая опасность, даже отдаленная и не касающаяся меня лично, вызывала желание спрятаться куда подальше… В общем, Рита показалась мне подозрительной.
