Грязные обои, скрипящие полы, дырявые окна и потолок, в каких-то жутких разводах жёлтого цвета ― моя комната… Извините, ошибка, не совсем моя. Съёмная. Вообщем, лет мне сейчас почти сорок и это всё, не считая должности грузчика, чего я добился в своей весёлой жизни.
Родился в деревне. Был, по счёту, четвёртым ребёнком в семье. Ужас. Мои бедные родители, конечно, не жаждали от судьбы такого подарка, но, когда единственное развлечение ― пыхтение тёмной ночкой под тонким одеяльцем, выбирать не приходилось. К сожалению, аборты тогда не практиковались. Считалось кощунством, оборвать жизнь маленького человечка. Огласив дом криком, я навсегда покинул рай и оформил прописку в предбаннике ада. Детство в виде мячиков, солдатиков, конфеток или машинок, прошло мимо. Вместо этого у меня были мойка, копка, вытирание соплей и какашек за младшим братиком, иногда (очень редко) походы в мрачное одноэтажное здание, где говорили уж совсем страшные вещи: читай… пиши.
Потом, по истечению нескольких зим, в нашем доме закатилась большая пьянка. Повод разумеется был. Похороны. Папочка, всегда казавшийся мне таким сильным и крепким, особенно в моменты получения подзатыльников, в одно прекрасное утро (ярко светило солнце и роса, словно жемчуг, которого я никогда не видел, блестела на зелёной, сочной травке) свалился с лестницы, приложился головой к полу и с треском и лужей крови отошёл в мир иной. К ангелочкам.
Мы стали ещё беднее. Хотя, я думал, дальше некуда.
Всё время хотелось есть и спать. Высшим счастьем было тогда сожрать корку хлеба, с последующим сном, как минимум, часа на два. А лучше на сто или тысячу, или вообще, заснуть навсегда. Отвязаться, в конце концов, от этого тяжёлого мира. Мне было жалко людей и себя: как же мы страдаем. Но после, я узнал, что есть Богатые!? Вот это да-а…
Помню вкус шоколадного, с орехами, пряника. Его я отобрал у девочки, в розовом платье до земли. Она, девочка, почувствовав такую несправедливость, громко заорала. От такого визга, я дал стрекача. Бегал я быстро и не боялся, что меня кто-то поймает. Но, как всегда, судьба имела иное мнение. Меня хлестал ремнём усатый дядька, приговаривая:
– Будешь ещё? Ме-ерза-авец.
Моя матушка, тихо плача, объяснила мне, что воровать или отбирать ― нехорошо. В первую очередь, это касалось Богатых. Они, Богом избранные. Они, дают нам работу. Они… это они.
Я тоже захотел стать Богатым.
Глядя на мой порыв, меня помыли, приодели, сунули в руки сумки с вещами и припасами, а в карман, клочок бумаги и немного денег и отправили в божий свет. В город.
Там я загулял. Мои новые друзья, видя какой я тощий, начали усиленно меня кормить и поить. Параллельно с этим, каким-то чудом, я учился в училище, на сварщика. Это очень полезная профессия. Как мне сказала одна очкастая тетка, с большим, можно сказать, неприличным бюстом:
– Дорогуша, ты везде будешь нарасхват.
Услышав такое, я, конечно, сразу же возрадовался. Теперь я буду Богатым.
Быстро пролетели годы. В юности кажется, что время бесконечно. Увы, ты осознаёшь, что это вовсе не так и начинаешь судорожно метаться. А всё! Поезд ушёл.
Хлопнув «горькую», я подумал: надо съездить домой… Хотя, мне было стыдно. Очень. Я ведь так и ни разу не появился перед очами своих родных, после того, как уехал. Навряд ли мне сейчас там буду рады. Я ведь уже для них умер.
…Повеситься что ли? Да не на чем. Досадно…
В моём стакане опять было пусто и надо, я знаю, идти за добавкой.
Одевшись, я вышел. Небритый и вонючий. О стоящей жене я мог только мечтать. В моей каморке, на работе, были наклеены такие стоящие. Описать их вид словами не представлялось возможным, лишь вздохом: Ах-х-х… Уж больно красивые были.
Меня останавливает «закон» в виде молодого, безусого паренька:
– Попрошу документы, ― строит он наглую харю.
Меня мутит от такой напомаженной молодёжи. Как её там… Ага, вспомнил: «золотой»! Всё у них хорошо. И детство есть, и отрочество, и юность, а потом, классная работа, классная семья, классный отдых…
Видно я выпил много, раз проткнул ножом ему горло. Я не хотел. Так получилось. Извини.
Снова я в своей хибарке и пью гадость. Мне плохо…
Папочка, милый, пусти меня к себе.
Спасибо.
Сняв с себя одежду, девушка босыми ногами встала на кафельный пол. Перед ней висело зеркало в очень красивой оправе. Было подозрение, что оправа была из чистого золота. Это зеркало, ко всему прочему, являлось и фамильной ценностью этого семейства. Так что, все разговоры о продаже такой красоты решительно отвергались главой семьи. Только не смотря на все свои качества, зеркало не делало лучше отраженья попадающие на него.
Наша девушка впервые, без мальчишеских прикрас, оценила свой видок. Где-то на «три, с бо-ольшим минусом». Лицо, грудь, живот, ноги и даже руки – всё было не так. Чуть не разбив с досады нос отраженью, девица, вытирая слезы, стала одеваться.
Зазвонил телефон.
Это был старенький, ещё советский, аппарат. Он был чёрного цвета, а основание его было сделано из чугуна. При желании, этот телефон вполне мог стать орудием убийства. Впрочем, им он и являлся, хотя, ныне живущие люди не знали об этой темной истории. Кто мог рассказать, тот уже давно гнил в земле.
– Да! Алло! ― девушка была не в духе.
– Привет.
– Кто это?
Незримый собеседник представился.
О-па. Не может быть. Меня разыгрывают…
― Да ну? Неужели это ты?
― Да я.
― Ясно. А зачем позвонил?
― Да так, встретиться с тобой захотел. Ты как?
НИЧЕГО СЕБЕ!? Он что, шутит?!
― М-м, хорошо. Где?
В ответ было названо место, которое являлось не доступным для многих и они, облизываясь, лишь мечтали о нём.
― Когда?
― Завтра, вечером, ближе к восьми. Я заеду за тобой,
― Ладно, уговорил… Пока?
― Пока.
Счастье забило ключом. Недавно мир был мрачен и сер, а теперь, он был весел и ярок. Захотелось прыгать, кувыркаться, хлопать в ладоши и дико кричать:
― У-УРА-А-А-А!!!
Вскоре притащилась мать с работы. О-очень уставшая. А что ж вы думаете, мыть полы и убирать за всякими поганцами, это легко? Родительница этой девочки была точно уверена, это нелегко.
– Привет доченька. Как дела?
– Ой, мама, ты знаешь, отлично!
За скудным ужином, состоящим из овсянки и бледного чая, мать предложила сходить завтра вечером к больной бабушке. Проведать. От неожиданности, дочь чуть не подавилась кашей. Пережив мучительный кашель, она глубоко изрекла:
