Из окна моего нового дома видно площадь перед базаром-там всегда полно разного люда. Но меня привлекает одна троица: каждый день, в одно и то же время, старый дед и два его внука приходят сюда. Дед широкой мозолистой ладонью отирает вспотевшее лицо, капельки пота зависают на его морщинистой коже точно спелый виноград, разбившись о грубую ладонь, щедро стекают в глаза и мужчина их долго трет, пока они не становятся красными. Потом достает из карма неожиданно чистый платок и промокает в нем свое большое, уставшее лицо. Мальчишки не шалят, они стоят спокойно и ждут, пока дед закончит эту обычную процедуру. Наконец, он достает свой станок, не торопясь, как младенца, распаковывает. И начинается музыка «ножей»: резкая, до звона в ушах, иногда, словно плач ребенка, иногда, будто призыв к молитве-всепобеждающая и перекрывающая все остальные звуки.
Я ставлю на плиту свой утренний кофе и возвращаюсь к окну. Вот подошли две пожилые женщины и протягивают мужчине старые, уставшие от работы ножи.
Мальчишки ловко их вынимают из женских рук и передают деду, в его руках ножи оживают и наполняют улицу своим плачем, переходящим в жалобный стон о несправедливости жизни, о том, как они долго работали, очерствели и затупели, что им теперь все равно, что резать: мягкий душистый хлеб, только что подоспевший из печи, или старую дуру курицу, так неосторожно сломавшую ногу.
Внезапно их жалобы заканчиваются и довольные женщины, получив острый металл, дают монеты точильщику. Он, не считая их, передает мальчишкам, а те уже рассовывают мелочь по карманам. И так каждый день.
Только сегодня в обычное время нет никого. Уже успел остыть мой кофе и я, теряясь в догадках, спешу к окну. А вот и они, нет, это дети, а деда нет. Грустные и немного растерянные, они ставят станок, оборачиваясь по сторонам, как будто ища поддержки, но никого нет. Тогда я беру свои ножи и иду на улицу-давно пора вернуть им силу остроты. И уже через минуту улицу наполняет все та же музыка плачущей стали
Однажды, оглянувшись на прошедшие,
Выпитые по глотку годы,
Поплачь, поплачь, Фирюзе,
Расскажи, какой была красавицей!
Как ревновала тебя зелень весенняя
К твоей огромной любви, Фирюзе,
Ты – капризный цветок, фея леса
Лозы виноградной подобна, Фирюзе!
Чистая, как вода бегущей горной реки, иногда, как вулкан горячая,
Иногда, как ветер, стремительная.
Нетерпение- в глазах, по- твоему, года- слишком медленные.
Не спеши, подожди, Фирюзе!
Автор стихов-Сезен Аксу.
(перевод Юлия Тимур)
Фирюзе, прикрыв морщинистой ладонью глаза, сидела на ступеньках своего дома и смотрела куда-то в ведомую только ей даль.
Сколько раз соседские детишки, пробегавшие мимо дома тети Фирюзе, заставали ее в этой позе.
«Тейзе (тетушка), с тобой все в порядке?» – останавилась маленькая Назлы, заботливо глядя на старушку.
«Все хорошо, дорогая, задумалась немного. Зайди в дом, возьми леденцов, они на столе, угости ребятишек!»
Тетушка Фирюзе всегда привечала детей. Сладости в ее доме не переводились и покупались специально для дворовых ребят, « чтобы жизнь их была слаще,» -шутила Фирюзе.
Детишки знали об этом и обязательно пробегали мимо этого гостеприимного дома.
«О чем ты думаешь, тетя?» – стараясь заглянуть в глаза женщине, спрашивает Семра, юркая девчушка лет шести.
«О том, как когда- то, как и ты, очень любила бегать по полю, искать волшебные цветы, вдыхать их аромат, а потом, что есть мочи, бежать к морю и, бросив в волны цветы, смотреть, как они плывут куда- то вдаль и мечтать о путешествиях.»
«Ты была такой же маленькой, как и я?!» – недоверчиво смотрит на старушку Семра.-«А где же та девочка, куда она пропала, она уехала? – никак не может взять в толк озорница, что та девочка и есть сегодняшняя тетя Фирюзе.
«Была, дочка, была!» – качает головой Фирюзе, улыбаясь девочке и своим, далёким мыслям- воспоминаниям.
Одинока. Росла Фирюзе в большой семье, да по тем временам у всех семьи были большие. Это сейчас много детей- роскошь, а тогда об этом никто не думал.
Красавица, тонкие черты лица, зеленые глаза, с коричневыми вкраплениями, когда смеялась- светлели, становились мятными, сердилась и темнели глаза, становились почти черными, метали искры и заставляли людей замолчать.
Такую красавицу ни раз сватали, да отец так любил свою дочку, что всем капризам ее потакал: не по сердцу и сваты отправлялись ни с чем.
Мать только плечами пожимала:
«Ох, гляди, девонька, красота недолговечна, так и останешься одна!»
А красавица заливалась своим веселым смехом и прятала глаза. Уже любила, Невзата, но сказать про то не смела: женат был он.
Шли годы. Заболела мать и Фирюзе практически ее не оставляла.
«Красивая и сердце доброе, отзывчивое, любящее, эх, не к добру, Фирюзе, ищи свое счастье, не сиди ты со мной! Век мой не долог, а тебе бы мужа, детей. Кто защитит тебя, доченька?» – причитала мать.