Неоднократно битая дубиной каторжных надсмотрщиков спина нещадно ломила, напоминая о давно заживших ранах. Ноги горели огнём, сжатые новой телячьей кожей сапог, которыми так щедро наградил его местный городской приказчик за знахарство над своей малокровной женой.
Михаил со стоном присел в пыльную траву у дороги напротив кладбища. Он стянул с натёртой ноги сапог и размотал портянку, оценивая размер наливающейся мозоли.
«Надо было лапти дурню надеть, зачем сапоги-то в такую жару натянул? Теперь придётся либо в портянке на одну ногу скакать, народ веселить, либо их вместе с тюком на больном хребте тащить!» – мысленно отругал он себя и поискал глазами в жухлой придорожной траве листья подорожника.
Нужного лекарственного растения Михаил не увидел, зато обнаружил метущий дорожную пыль подол чёрной юбки. Он невольно вздрогнул от неожиданности и зло скрипнул зубами:
«Лютариха! Чтоб она провалилась, ведьма старая!»
Сколько себя помнил, она всегда была скрюченной и морщинистой старухой. Столь древней, что никто уже и не помнил ни её имени, ни фамилии. Называли все по прозвищу, доставшемуся ей в наследство то ли от отца, то ли от мужа – Лютариха.
Ведьма сморщила своё и без того похожее на печёное яблоко лицо в притворной улыбке:
– Что? Утомился, Лохматый?
Михаил недовольно поморщился: Лохматыми звали и деда, и отца, а теперь и его за непослушные вьющиеся и вечно торчащие в разные стороны длинные волосы, перехваченные на затылке шнурком, и седую бороду, опускающуюся до самого пупа.
– Кому Лохматый, а тебе – Михаил Иванович! – зло зыркнул он на ведьму из-под густых бровей.
Она раскаркалась в смехе и махнула на него рукой:
– Ох, оставь! Пустое это дело страх на меня своими зенками наводить. Меня твой дед напугать не мог, а ты по сравнению с ним так, сопляк!
Михаил Иванович сердито засопел и промолчал, потому что нечего ему было противопоставить этому. Отец его не захотел перенимать семейное знахарское ремесло и сгинул в трущобах в ближайшем городе от зелёного змия. Такая же судьба ждала и Михаила, стремительно покатившегося по наклонной и загремевшего за пьяную драку на каторгу. И там бы его наверняка убили бы, не вспомни он дедово мастерство. Парня, умеющего словом кровь останавливать, знающего методы врачевания, матёрые каторжники трогать не стали и другим в обиду не давали. В тот момент в голове Михаила всё встало на место – семейное знахарское дело перенимать ему нужно, судьба это его.
Да толку-то? Пока он отсидел свой срок, дед-знахарь помер и напрямую дара внуку передать не смог. Вернулся Михаил в дедов дом к давно остывшей печи.
Восстанавливал знания по крупицам. Одно с мальства запомнил, когда отец его к деду на прокорм привозил, другое по скудным дедовым записям на пожелтевших листочках по слогам вычитывал. Многое к своим сорока пяти годам освоил, многое уметь стал. А всё же недостаточно, чтобы Лютарихе противостоять.
– Ты супротив меня, как дитя без креста. А всё туда же, волком смотришь, зубы скалишь, мешать пытаешься, как и вся порода Лохматая твоя. Да только вот клыки-то у тебя, как у слепого волчонка, молочные! – Лютариха снова расхохоталась каркающим смехом, повернулась, метнув подолом ему дорожную пыль в глаза и исчезла, будто не было её.
Знахарь невольно схватился за грудь, нащупывая на ней шнурок с деревянным крестиком. И сердце тут же ухнуло вниз – нет креста! Потерял, пока траву в лесу для снадобий заготавливал.
«Крест слетел – не к добру это» – мрачно мелькнуло в его голове.
Он стянул второй сапог и потуже перемотал портянки на ногах. Кряхтя поднялся и принялся прилаживать проклятую обувку к тюку с травой. Краем глаза заметил троих нетрезвых молодцов выходящих с кладбища на дорогу. Михаил Иванович, не обращая на них внимания, продолжал возиться с сапогами.
– Здоров, колдун! Что, не по ноге приказчиковы сапоги? – поравнялись они с ним.
– Ну, так отдай их нам, мы их вмиг разносим! – поддержал друга второй.
– Не пили бы вы, ребятушки, горькую на такой жаре, – ответил Михаил Иванович.
– А то что? – окрысился тут же первый, – Намекаешь, что и мы на погосте рядом с нашим друганом окажемся? Не ты ли, колдун, бабе его травки разные продавал, да советы давал, якобы от бутылки отвадить? Признавайся, морда болотная, сжил со свету нашего братишку?!
– Да чего с ним разговаривать?! – взвизгнул третий, – И так ясно, отравил он его своими настоями! Н-на! Получай!
Знахарь даже ничего понять не успел. Свет в его глазах внезапно померк, и он очнулся стоя над собственным бездыханным телом.
«И когда он камень-то подобрать успел?..» – недоумённо думал он, разглядывая здоровенный булыжник в руке третьего молодца, которым тот только что проломил ему череп.
– Он сам… колдун… так ему и надо… – будто не в себе бормотал под нос душегуб.
– Так ему и надо! Нечего хороших людей травить! – поддержал его дружок и с силой пнул бездыханное тело знахаря.
Парни накинулись на труп как дикие звери, почуявшие кровь и принялись остервенело месить его ногами.
«М-ды, – думал Михаил Иванович, безразлично наблюдая за происходящим, – Прав был дед, когда говорил, что закончу как отец, в придорожной канаве, если за голову не возьмусь. Вот, пожалуйста, полюбуйтесь, всё именно так и вышло. А сейчас бы взяться, да уже не за что: ребятушки-то на ней живого места не оставили».
Утомившись, парни прекратили бить безответное тело и обыскали его. Но ничего ценного, кроме изрядно раскрошившейся краюхи хлеба за пазухой, не нашли. Прихватив с собой сапоги знахаря, они поспешили скрыться с места преступления.
Но дух Михаила Ивановича недолго оставался в одиночестве. Снова будто из ниоткуда появилась Лютариха.
– Ну что, волчонок? Всё? Оттявкался? – радостно хихикая, наклонилась она над телом знахаря, – А как тебе бесы, которых я в этих молодчиков вселила? Согласись, хороши?
– А-а, так это твоих рук дело? Не распознал сразу. Что ж, удивила, так удивила,– произнёс Михаил Иванович абсолютно уверенный, что Лютариха его слышит, – Всё же, видимо, большой костью я тебе поперёк горла торчал, раз ты так ради меня расстаралась. Вон как всё хорошо придумала. Да только до конца продумать не сумела…
Знахарь подошёл к ней вплотную и зашипел ведьме прямо на ухо:
– Меня ведь теперь ничего не связывает, ничто остановить не сможет. Грехи, они ведь что? Только для живых придуманы. А мой счёт всё, закончился. Я теперь не успокоюсь, пока тебя, заразу такую, лично в Ад не провожу, да в котёл не посажу. Повсюду за тобой следовать стану. Посмотрим теперь, кикимора болотная, у кого клыки молочные.
Лютариха вытаращила глаза и посерела. Как если б всю краску из её коричневого лица выкачали. Она беззвучно захлопала своим по-жабьи большим ртом, словно ей не хватало воздуха.
