1. Пролог
Говорят, увидеть бабу с пустым ведром – дурная примета. Тяжело спорить с этим утверждением, когда, уходя из дома на работу, открываешь дверь и застаёшь перед входом в свою квартиру соседку бабу Зину. И именно с пустым ведром.
Содержимое своего мусорного ведра она уже высыпала мне под дверь и теперь любовно прикрывала эту кучку моим же новеньким ковриком. Тот уныло сопротивлялся своей необычной участи. Траурно дыбился, топорщился могильным холмиком с приветливой надписью «Welcome» по хребту и упрямо отказывался становиться обратно плоским. Но бабушка не сдавалась. Кряхтя и фыркая от усердия, она была так поглощена своим творчеством, что не заметила моего появления.
Баба Зина, или Зинаида Петровна. Педагог с каким–то немыслимо огромным стажем работы. Добропорядочная, всегда приветливая соседка и просто хорошая женщина. Так мне казалось до этого времени. Что ж, возрастная деменция не щадит никого. Даже педагогов со стажем.
Я устало вздохнула и потёрла пальцем переносицу, силясь придумать, как погасить назревающий конфликт в зародыше. Потому что, как говорила моя покойная матушка, бесполезно выяснять на повышенных тонах отношения с детьми, стариками и сумасшедшими. Правды не добьёшься, а нервы себе попортишь.
День отчаянно пытался сорваться с накатанной колеи и ухнуть в чёрную полосу. Он старательно не задался с самого утра. Точно по шаблону, из турки сбежал кофе и залил собой сияющий глянец варочной панели. Затем утюг чихнул паром, испортил до дыр мою любимую блузку, отдал концы и взял курс в сторону свалки. Мироздание словно посылало мне сигналы: «Вернись в кровать! Спрячься под одеялко и не вылезай из-под него до завтра».
Но я не из тех, кто трусливо поджимает хвост и бормочет молитвы при виде дыры или кофейной жижи. Такой ерундой меня не взять. А бабки с пустыми вёдрами мне тем более не страшны.
Я кашлянула, чтобы привлечь внимание соседки. Старушка так резво сиганула в сторону, что я поразилась прыти в её возрасте.
– А–а, Линочка… это ты… – от неожиданности старушка запела привычным елейным голоском.
Но тут же осознала, что была застигнута на месте преступления с поличным. И скорбно горбившийся коврик, и пустое мусорное ведро выдали её с головой. Она моментально сменила тактику и рванула в атаку:
– Это ты! – злобной старой кошкой зашипела она на меня, – Это ты, Линка–паскуда, виновата!..
В чём же я, собственно, была виновата, разбираться не хотелось. Да и не представлялось возможным. Долго хранимая в душе ненависть хлестала из старушки потоком бессвязных обвинений и отборных матерных слов. Никогда бы не подумала, что эта с виду интеллигентная от мысков туфель до кончиков волос женщина знает такие ругательства, от которых и сапожники покраснели бы как юные школьницы.
Я осторожно переступила через холмик с мусором и закрыла за собой дверь. Аккуратно обогнула брызжущую и захлёбывающуюся в матерном лае бойцовскую старушку, стала спускаться по лестнице. Бабулька оторопела от такого возмутительного безразличия с моей стороны, подавилась бранью и беззвучно захлопала ртом. Задержавшись на межэтажной площадке, я спокойным ровным тоном бросила ей через плечо:
– Зинаида Петровна, потрудитесь, пожалуйста, убрать свой мусор из-под моей двери. И да, вам тоже здравствуйте, – и зашагала прочь.
Баба Зина вышла из ступора и, с открывшимся вторым дыханием разразилась мне вслед новой порцией брани.
«Добрососедским отношениям конец. Таскайте теперь, Эвелина, с собой зонтик да чаще оглядывайтесь по сторонам, – мысленно хмыкнула я, вваливаясь в салон такси, – Мстя бабульки будет страшна. Бабки, они такие, не переносят безразличия к своим тщательно спланированным козням. А особенно педагоги со стажем. У них опыт, ого–го! Прилетит тебе ещё ведро с помоями на макушку, вот увидишь».
Я назвала водителю адрес, откинулась в кресле и улыбнулась своему отражению в стекле.
«Может быть, надо было хотя бы для виду устроить наигранный нервный срыв? Бабка старалась, пакостила, а я… эх! Эмоциональный сухарь, что с меня взять?»
Я с детства не отличалась особой эмоциональностью. Когда другие пятилетки устраивали своим родителям образцово–показательные припадки возле витрин с яркими конфетами–игрушками, я поражала окружающих своей сдержанностью.
– Ты – рассудительная барышня, Эвелина, – говорила мне моя матушка, – И понимаешь, что, как все рассудительные барышни, должна быть сдержана в выражении эмоций.
Я понимала. И на стальных цепях держала свои чувства. Окружающие редко видели на моём лице что-то кроме вежливой полуулыбки, даже когда я была крайне возмущена или зла. Подобное воспитание – это верный путь к неврастении, если так рассудить. По–детски яркие эмоции, приправленные подростковыми гормонами и на долгие годы наглухо закрытые в маленький чёрный ящичек в душе, – не лучшее решение. Когда–нибудь такая смесь рванёт и тогда… Да, будет как в песне: «А иначе он взорвётся – трах–бабах! – привет, дурдом».
Когда у всех нормальных людей сошли подростковые прыщи, отгремели фейерверки гормонов и тосты в честь совершеннолетия, Мироздание подожгло бикфордов шнур, разорвав мою жизнь смертью матушки в клочья. И я рванула. В прямом смысле этого слова, съехала с катушек. Что я творила, в сознании до сих пор укрыто плотным туманом. Пришла в себя где–то через месяц. Очнулась на грязном заблёванном полу в нашей с нею квартире и будто наяву услышала над собой её грустный ласковый голос:
– Вставай, Линочка, вставай. Это не вся жизнь плохая. Только один плохой день. Его нужно просто пережить и двигаться дальше…
Я встала и огляделась. Меня окружали руины. Ценных вещей в квартире не осталось. Вынесли всё, кроме мусора. Его–то как раз были горы. Я совершенно другими глазами посмотрела на то, во что превратила свою жизнь, и меня передёрнуло от отвращения.
К реконструкции приступила незамедлительно. Привела себя и квартиру в порядок, сходила в университет и узнала, что для меня будет лучше перевестись на заочное и пойти работать или же есть возможность взять подработку в самом университете и остаться на очном.
Женщины в секретариате оказались отзывчивыми. Они разъяснили, что перевод с бюджета на коммерческое заочное лишь усугубит проблему. Пристроили меня на полставки лаборантом, дали рекомендательное письмо коменданту общежития. Жильё было положено только иногородним, но строгая пожилая женщина выделила мне маленькую тёмную каморку. И даже не стала брать с меня плату в обмен за услуги в качестве уборщицы.
Жизнь продолжалась, отчаянно скрипя шестерёнками. Было тяжело, очень. Но скромных средств за полставки лаборанта и сдачу нашей с мамой квартиры в наём хватало на макароны. Иногда даже с сосиской. Пенсию по потере кормильца и копеечную стипендию я откладывала на счёт. Несмотря на мой скромный вид из разряда «бедненько, но чистенько», у меня даже появились друзья.
